В доме Уолта смываю с себя грязь в ванной комнате и с фонариком в руке направляюсь по грязной дорожке к машине. На небе ни звездочки. При свете фонаря вижу в грузовике Кеппи, Уолта и Гордона. Мое только что выкопанное рождественское дерево перебинтовано, как жертва несчастного случая. У основания ствола белая повязка.
Елка такая большая, что в кузове грузовичка приходится все переставлять заново. Гордон стоит в кузове, упираясь плечом в алюминиевый бочонок, который выпячивается и мешает втащить ель.
– Протолкни его назад! – кричит Кеппи Гордону. Бочонок мало-помалу поддается, мне слышен скрежет металла о металл.
– Спускайся, Гордон, если не можешь справиться! Уолт, помоги-ка мне! – слышу я голос Кеппи.
Уолт, достав из кармана перчатки, влезает в кузов.
– Уступи-ка ему место, Гордон, – приказывает Кеппи.
– Все в порядке, сам справлюсь.
– А почему бы тебе не спуститься?
– Сказал тебе: все в порядке.
– Держу пари: Виктор волнуется, не знает, где она. Запомни: Вик – твой приятель.
– Пошел ты к черту! – отвечает Гордон и перепрыгивает через борт грузовика.
Когда я со своим фонариком вступаю в освещенный круг, Кеппи притворяется, что не замечает ни меня, ни Гордона.
Включив фары, Гордон выезжает с фунтовой дороги на шоссе. Лицо мрачное, плечи опущены. Я сижу рядом, прижавшись щекой к его плечу. Он говорит:
– Кеппи первым узнал, что я собираюсь жениться. Родители мои жили летом здесь, и мы звонили домой, чтобы сообщить им эту новость, но никто не отвечал. Тогда я позвонил в паб, и трубку поднял Кеппи. Мы рассказали сначала ему, а уж потом моим предкам.
– Кеппи знаком с Фредди? – спрашиваю я.
– Конечно. Конечно, знаком. Здесь все знают друг друга. Мне надо выпить. Не возражаешь, если где-нибудь остановимся?
Надо бы отказаться, объяснить, что слишком давно уехала от Виктора и уже пора возвращаться домой. Но не возражаю. Не могу отказать Гордону после той сцены с Кеппи. Поэтому коротко соглашаюсь. Несколько миль едем по неосвещенной дороге, а потом появляется сверкающий огнями центр. Так и должно быть: Рождество. Все витрины переливаются разноцветными огнями. На поросшей травой лужайке, со всех сторон окруженной небольшими магазинчиками, установлена фигура Санта Клауса, а с ним двенадцать северных оленей. В мерцающем свете разноцветных огней лицо Санта Клауса кажется изборожденным морщинами и напоминает мне Уолта. Вспоминаю покрытое морщинами лицо Уолта и его красивого сына. Интересно, какую жизнь прожил Уолт, есть ли у него жена, и если есть, то счастливы ли они. Я уже не доверяю своим суждениям. Уверена была, что «мерседовская» семья – самая счастливая, – и попала пальцем в небо. Какое уж тут счастье: три жены за три года. Уолт показался мне счастливым, но опять-таки, может, я ошибаюсь. Если бы я увидела, как мы с Гордоном выходим из машины: два молодых человека, нежно держась за руки, любуются рождественскими огнями, – разве я не подумала бы, что они счастливы?
