Здесь этот эффект выглядел красиво. Но людям никогда не приходило в голову, что облака будут розовые. «Недосмотр, — подумал Иан. — Надо немедленно назначить цену и организовать экскурсии. Любуйтесь планетарными эффектами».
— Красиво, — сказал Хулио из дверей барака. — Красиво, холодно, желаю тебе приятно провести время.
Эстевес с его регулируемой температурой и профильтрованным воздухом: инженер по системам жизнеобеспечения с аллергией на окружающие условия был не самым счастливым экспериментальным образцом для медиков.
Эстевес дергается от одного вида дневного неба. Но признается ли Эстевес в своих страхах? Отступает перед ними? Наверное, нет, если ему приходится каждый раз после того, как выйдет поглядеть на погоду, удирать обратно в помещение и рвать. Аллергия, говорит Эстевес.
Забавно — но не слишком забавно, потому что Эстевес не имеет возможности покинуть эту планету. Стероиды не давали продолжительного результата, а на станции у нас уже больше сотни лет не было проблем с иммунными реакциями. Генные пробы недоступны для нашей маленькой планетологической и химической лаборатории здесь, внизу, послать образцы на Верхний Этаж возможности нет, а среди нас никто не обучен работать с оборудованием, даже если его сюда сбросят; да и все равно не уверены мы на сто процентов, что должны пытаться латать гены в этом экзотическом окружении, — а тем временем Архив вытащил на свет старую и более простую идею: найти виновное вещество и попытаться осуществить десенсибилизацию понизить чувствительность организма к аллергену.
«Отлично», — говорил Эстевес, потерявший сон от стероидов, исколотый иголками, облепленный лейкопластырем, замученный экспериментами ботаников и зоологов. Эстевес соглашался испробовать что угодно, а сам отсиживался в помещениях с отфильтрованным воздухом, сохранял спокойствие и чувство юмора — если не считать, что чувство это уже побаивалось реагировать на что-нибудь после двух месяцев здесь, Внизу. Медики думали, что лечение затянется. Они не чувствовали уверенности. Никогда еще не существовало человеческой популяции, генетически изолированной в течение ста пятидесяти лет, подвергнутой мощному радиационному стрессу, а потом выброшенной в чужой мир. Во всяком случае, в их записях такой не значилось.
«Восхитительно», — говорил Эстевес.
А тем временем все, кто выходил на разведку — раскладывать свои сетки из липкой ленты и пересчитывать травы — внимательно отбирали образцы всего нового: кустов, травянистых растений, размножающихся семенами и спорами, грибов и чего угодно. Некоторыми из этих образцов медики водили под носом у Эстевеса, другие лепили на кожу. Вывешивали на ветру ленты обыкновенной липучки и пересчитывали все, что на них приклеилось, и анализировали срезы с фильтров, полагая вначале, что воздействующий на Эстевеса аллерген находится в воздухе. Но сейчас они разрабатывают новую теорию и взялись за анализы образцов почвы и мертвых трав, выискивая плесень.
