Под утро старый солдат пробудил его от вязкого холодного полусна:
— Пойдем-ко, друг, в караулку. А не то застынешь напрочь — глянь, какой мороз на дворе! Я с караульными договорился, они не против. Эх, робята вы, робята! Сколь жалко вас. У самого ведь семеро по лавкам…
— А кто тебе велел меня караулить? — стуча зубами, спросил Ваня.
— Мобилизованные мы, — уклончиво ответил солдат. — Давай, скорее собирайся…
В караулке было жарко натоплено — Ваня как сел на пол, так сразу и забылся. А проснулся оттого, что кто-то ударил его по ноге:
— Вставай!
Ваня открыл глаза, поднял голову — над ним стоял офицер с выеденным оспой лицом, злыми глазами. Чуть поодаль, у двери, он увидал толстого штабс-капитана, накануне допрашивавшего его в штабе.
Тот подождал, когда Ваня поднимется, и сказал уставшим голосом:
— Ну, насчет тебя все решено. И я мог бы не приходить сюда, но я пришел. Специально из-за тебя пришел, понимаешь хоть ты?! — высоко выкрикнул офицер; сглотнул, успокоился, и дальше: — Так вот. Я повторяю вчерашнее условие. Ты отвечаешь мне на вопросы относительно твоей службы в Красной Армии, а также твоего теперешнего задания, потом публично каешься перед всем селом и даешь слово больше не служить у преступников и христопродавцев. Затем крестьяне всем миром определяют тебе наказанье, — я имею в виду количество розог, — тебя порют и отпускают домой. Понял? Высекут, и все тут. Иначе же… к разведчикам военный закон строг, и я не могу его нарушить. Согласен ты? Если да, тебе сейчас дадут кипятку и отведут немедленно в избу. Н-н-н-у-у?!..
Ваня глубоко вдохнул спертый воздух караулки, словно перед броском в воду на глубину, и ответил хриплым, простуженным голосом:
— Не дождешься, брыластый черт!
Прапорщик, разбудивший Ваню, быстро глянул на штабс-капитана — тот ошеломленно развел руками и вдруг, скривившись и всхлипнув, быстро покинул караулку. И тотчас вошли двое: казак с расчесанной надвое бородой, в шароварах с лампасами под шинелью, и ражий унтер-офицер на толстых ногах-тумбах. В руках они держали ременные плети.
Мальчик не шелохнулся. Тогда они бросились и сорвали с Вани одежду — всю, кроме белых исподних штанов. Вытолкнули на улицу, на мороз.
Большая проезжая улица была рядом с домом Ромкина — только подняться чуть в горку. Ваня закоченел, снег жег босые пятки. Прапорщик шел впереди, а сзади казак и унтер-офицер похлестывали пленника.
И сразу вокруг них начал собираться народ. Вот выкатился из своего дома отец Илларион с матушкой под руку, заблажил на все село:
