– С чего это ты взяла?
– Просто знаю, и все. Не каждый же день принимаете на работу таких, как я…
– Вероника, я бы не хотел об этом…
– Я – тем более. Раздевайся. Если стесняешься, погаси лампу… Ты такой смешной…
Она вдруг вскочила, выключила лампу и принялась раздевать Шубина.
– Ты себе не представляешь, с каким чувством я ждала тебя весь вечер… Не могла оставаться там, вместе с вами, – шептала она ему на ухо, обдавая жарким дыханием, – мне еще трудно… Но ведь ты мне поможешь? Поможешь?
Он в темноте перебирал пальцами ее шелковые кудри, целовал милое лицо и не верил своему счастью. И только странное ощущение не покидало его все то время, что он держал в своих руках Веронику, что он утром проснется, а ее нет. Ему было стыдно признаться себе в том, что даже с Юлей Земцовой во время их бурного, как ему тогда казалось, романа он не испытывал таких нежных и сильных чувств, какие он питал к Веронике. За несколько часов она стала ему родным человеком, и он знал, что, даже если случится самое ужасное – она бросит его, – он никогда не пожалеет о том, что познакомился с ней, и станет вспоминать ее, эту необыкновенную девушку, как самое дорогое, что было у него в жизни. Поэтому ее идея стать приманкой для извращенца, садиста причиняла ему боль, настолько он боялся потерять ее.
Они не спали почти до утра, наслаждаясь друг другом, после чего лежали, счастливые и утомленные, обнявшись, и долго говорили обо всем, что волновало их, о чем хотелось сказать, поделиться. Под утро Шубин узнал, что среди приятельниц Вероники есть женщина, которая знакома со многими служащими «Гард-АСС– банка», она может помочь собрать информацию о Сергее Саблере.
– Знаешь, а я на стороне этой Нади Аджемовой, и не потому, что плохо отношусь к мужчинам или к ее мужу, нет, ты не подумай, чувствуется, что он хороший человек и сильно любит свою жену, но просто… понимаешь… она полюбила Саблера, полюбила так, что потеряла голову, вот как я сейчас… Я понимаю ее, сопереживаю ей… Как жаль ее, бедняжку, теперь ей предстоит вернуться в семью, вернее, к мужу, которого она отвергла, бросила, и продолжать жить с ним, делая вид, что ничего не случилось. Но трещина-то осталась, причем глубокая, и простит ли он ее до конца… Она как сжатая пружина. Ты говоришь, что она уже не плачет. Это она сейчас не плачет. Она мать, и прежде всего ей положено думать о своих детях. Если раскисать, плакать, то у нее пропадет молоко, да и сама она может разболеться, впасть в депрессию… Я считаю, что она сильный человек, и уважаю ее за это.
