Штырь осторожно перевалился через подоконник. Джимми влез следом за ним, зажег спичку и отыскал выключатель. Они находились в гостиной, обставленной на удивление со вкусом. Джимми ожидал увидеть обычное уродство, но в этом доме все было подобрано великолепно, от обоев до самых мелких безделушек.
Тем не менее дело есть дело. Некогда стоять и любоваться на художественное оформление жилых помещений. Нужно еще вырезать на двери заглавную букву Д. Незачем тянуть, лучше уж покончить с этим побыстрее.
Джимми шагнул к двери, и тут где-то в глубине дома залаяла собака. К ней присоединилась другая. Соло превратилось в дуэт. От шума закладывало уши.
— Хы! — воскликнул Штырь.
Пожалуй, это замечание полностью отражало сложившуюся ситуацию.
Байрон говорит: «Отраден честный лай большого пса».[6] С точки зрения Джимми и Штыря, честный лай двух больших псов — это было немного чересчур. Штырь выразил свое отношение к происходящему, рванувшись к открытому окну. К сожалению, безупречно выполнить маневр не удалось. Как оказалось, пол комнаты был покрыт не ковром, а маленькими ковриками, разбросанными в художественном беспорядке, под ковриками же он был натерт до блеска. Штырь ступил на один из таких островков, и это его сгубило. Никакие мускулы не спасут человека в подобной ситуации. Коврик поехал. Ноги Штыря взлетели в воздух. Мимолетным метеором мелькнула рыжая голова, и в следующий миг Штырь приземлился на спину с грохотом, от которого сотрясся дом. Даже в эту критическую минуту в сознании Джимми успела промелькнуть мысль: сегодня у Штыря определенно неудачный день.
Между тем старания собачьего хора на втором этаже напоминали уже дуэт «A che la morte» из оперы «Трубадур». Особенно красиво вел свою партию пес-баритон.
Штырь со стоном сел. Природа одарила его черепом, состоящим из сплошной кости безо всяких примесей, и тем не менее падение слегка оглушило его. Глаза Штыря, совсем как у шекспировского поэта, «в чудном сне взирали с небес на землю, на небо с земли». Он осторожно запустил руку в свои пунцовые вихры.
На лестнице раздались тяжелые шаги. Песье сопрано вдалеке добралось до «ля» верхней октавы и держало ноту, в то время как второй артист выводил рулады в нижнем регистре.
— Вставай! — зашипел Джимми. — Кто-то идет! Вставай, идиот, не можешь, что ли?
Характерно, что Джимми ни на минуту не пришло в голову бросить упавшего и удрать в одиночку. Штырь был для него сейчас собратом по оружию. Оставить его в беде было так же немыслимо, как капитану — покинуть тонущее судно.
