Как часто слуху мы не доверяли!
Сильней, чем ухо, нас волнует глаз,
Хоть оба о беде повествовали.
Услышать можно только часть печали:
Так мель всегда шумней, чем глубина,
И в вихре слов скорбь схлынет, как волна.
Сургуч, печать, и надпись вот такая:
«В Ардею, мужу. Спешно передать!»
Она письмо вручает, умоляя
Посланца ни мгновенья не терять,
Лететь стрелой и птиц перегонять…
Любая скорость медленной ей мнится,
Ведь крайность вечно к крайностям стремится!
Слуга отвесил госпоже поклон,
В глаза ей пристально взглянул, краснея…
Затем посланье взял и вышел он
Безмолвно, ни о чем спросить не смея.
Виновный ловит взор любой, бледнея:
Ей кажется, затем он покраснел,
Что все о ней уже узнать успел.
Куда ему! Ей-богу, не хватало
Посланцу ни дерзанья, ни ума;
Он дело делал, а болтал он мало
Не то что те, в ком самохвальства — тьма,
А в деле-то медлительны весьма!
Он образцом был времени былого:
Долг выполнял свой честно и — ни слова!
В ней подозренье это и зажгло.
Двумя пожарами горят их лица…
Узнал ли он, что с ней произошло,
Все время разгадать она стремится.
А он смущен — ну как тут не смутиться?
Чем ярче он румянцем распален,
Тем ей ясней — во все он посвящен!
Ей кажется — остановилось время,
Хоть минуло лишь несколько минут…
Ей времени невыносимо бремя.
Вздыхать и плакать — пользы мало тут;
Стенанья, слезы — самый тяжкий труд.
Хоть бы забыть о жалобах и плаче!
Грустить теперь ей хочется иначе.
Вдруг вспомнила… картина на стене
Прекрасное изображенье Трои,
И рати греков — в яростной войне
За стыд Елены мстящие герои.
Вознесся к тучам Илион главою…
Здесь создал мастер просто чудеса:
Склонились нежно к башням небеса.
Назло природе, миру горькой прозы
Искусством жизнь застывшая дана:
Засохшей краски капли — это слезы,
Их об убитом муже льет жена…
Дымится крови алая волна
И умирающих мерцают очи,
Как угли, меркнущие в мрачной ночи.
Вот воин — роет он подкоп сейчас,
Покрыт он пылью, пот с него струится…
А с башен Трои смотрят сотни глаз
На греков через узкие бойницы.
Совсем не веселы троянцев лица:
Так тонко это мастер воплотил,
Что каждый взор как будто грусть таил.
Величественность и благоволенье
Открыто в облике вождей царят,
А в юношах — стремительность и рвенье…
А вот и бледных трусов целый ряд
Смятением любой из них объят,
Они в постыдном ужасе и дрожи
С крестьянами запуганными схожи.
А вот Аякс и Одиссей вдвоем…
Как вдохновенна здесь искусства сила!
По облику мы сущность познаем
Так мастерски их кисть изобразила.
Лицо Аякса гневным, грозным было,
