Пока Тейлор монотонно читал, Хэнк наблюдал за Амандой. Она смотрела на жениха, как будто он был богом, имеющим власть над живыми и умершими. Тейлор же просто не обращал внимания на ее обожание. Внезапно Хэнк почувствовал гнев из-за того, что Аманда дает так много и так мало получает взамен. Если бы она принадлежала ему, он бы давал ей все. Он бы дал ей все, что она сможет взять, и еще немного больше. Будь она помолвлена с ним, он бы не тратил вечера на чтение поэзии, он бы увлек ее в жасминовые поля и целовал бы, стягивая с ее плеч это ужасное платье. Он бы…
— Профессор Монтгомери? Голос Аманды вырвал его из грез. Она протягивала ему томик стихов.
— Не хотели бы вы прочесть нам что-нибудь?
Хэнк был так увлечен своими мыслями, что в первый момент даже не понял, что она говорит.
— Профессор Монтгомери — экономист, — вмешался Тейлор в своей обычной неприятной манере. — Сомневаюсь, что поэзия интересует его.
Хэнк не притронулся к книге, но поднял на Аманду глаза, в которых отражались его чувства, и начал читать наизусть стихи Уильяма Батлера Йетса «Леда и Лебедь»:
"Биенье мощных крыльев, натиск пылкий,
Скользят по бедрам перепонки лап,
Широкий клюв сомкнулся на затылке:
Не вырваться, не крикнуть, — слишком слаб
Отпор девичьих рук, — бессильно тело
Стряхнуть великолепный этот плен!
Прислушайся, как бьется ошалело
Чужая грудь у дрогнувших колен!»
Когда он закончил читать, в комнате повисла тишина. Все, что он видел — прелестный румянец, заливающий шею и лицо Аманды.
— Не могу сказать, что это стихотворение в моем вкусе, профессор Монтгомери, — отстраненным голосом произнес Тейлор. — Аманда! — резко окликнул он девушку, возвращая ее внимание к себе. — Я думаю, тебе следует прочесть еще что-нибудь.
Внезапно Хэнк почувствовал, что больше не в силах находиться в одной комнате с ними двумя.
— Извините, — произнес он и, не дожидаясь, пока его извинят, покинул гостиную. Он вышел на улицу, но и там не смог избавиться от комка в горле, от ощущения, будто он задыхается и не может глотнуть воздуха. Ноги понесли его к большому гаражу, где стояла машина, и, прежде чем он осознал, что делает, он уже сидел за рулем «мерсера» и катил прочь.
Холодный ветер, обдувающий лицо и тело, привел его в чувство. Он гнал по неровной пыльной дороге все быстрее и быстрее, выжимая из «мерсера» все, что возможно. Он знал, что тормоза у «мерсера» не годятся ни к черту, но ему были просто необходимы скорость и ощущение свободы. Ему было нужно оторваться от этого дома. «…скользят по бедрам, — проносились у него в голове мысли, — …слишком слаб отпор девичьих рук…"
