(…лечь… опуститься на пол… крепко-крепко зажмуриться… а сверху еще прикрыть глаза ладонями… тогда ничего не страшно…)
Пауков она боялась с детства. Обнаружив в ванне самого крохотного и безобидного – визжала, и боялась подходить, пока мать не смывала паучишку струей из душа…
Конец лапы, казавшийся цельным, разделился вдруг на несколько частей, тоже суставчатых, шевелящихся, отдаленно напоминающих пальцы – и на концах псевдо-пальцев двигались, сгибались и разгибались какие-то крючочки, отросточки… Вся эта шевелящаяся мерзость коснулась обнаженного живота Тани.
Что бы там ни задумала тварь, – если вообще умела думать – но последнее её действие стало ошибкой. Отвратительное прикосновение вдребезги разбило паралич, сковавший мышцы. И – вымело из головы желание лечь, расслабиться.
Муха дернулась, отскочила назад. Воздух наконец-то ворвался в легкие свежей ледяной струей. Муха завизжала – пронзительно, на грани ультразвука.
Тварь как-то сжалась, подтянула лапы, стала меньше на вид – едва ли от страха, скорей от неожиданности – но Мухе было все равно, она ринулась к окну. Первый этаж, выскочит, наплевать на стекло, пусть поцарапается, пусть порежется, лишь бы унести отсюда ноги…
Путь преграждал огромный, допотопного вида, письменный стол. Пришлось огибать, протискиваться между деревянным четвероногим монстром и стеллажом, заваленным всякой всячиной – книгами, дисками, деталями компьютеров. Она зацепилась, ткань затрещала, со стеллажа посыпалось содержимое полок.
Тут запястье Мухи что-то цепко ухватило, дернуло назад, разворачивая… Она обернулась, снова взвизгнув. К левой руке приклеился прозрачно-серый, чуть тоньше мизинца, шнур. Другой конец шнура остался у паука. Муха рванула – шнур выдержал. Попыталась оторвать пальцами другой руки – шнур прилип намертво.
Краем глаза Танька увидела движение твари, испуганно взглянула туда. Паук уже не держался за шнур, тот теперь крепился к полу, а чудище странно, боком, неторопливо передвигалось – но почему-то не к Мухе, а к противоположной стене.
Она снова попробовала освободиться – отдирала гигантскую паутину осторожно, постепенно, с края, как присохший лейкопластырь. Помогло! Казалось, в руку впились тысячи микроскопических зазубренных крючков, не желающих выходить из кожи, раздирающих ее, но проклятый шнур – медленно, больно – отлипал от запястья…
Муха, искоса поглядывая на затихшего у стены паука, закончила освобождение. Облегченно потрясла свободной конечностью, попыталась отшвырнуть паутину – и безнадежно застонала. Шнур прилип к пальцам правой руки…
