— Отчаянная, — сказал кто-то.
— Отчаянная, — согласились солдаты.
— Что, Воробьев, сдрейфил?
Пашка посмотрел на насмешника. Перед ним стоял командир роты. А за носилками удалялась та, новенькая. Видно, очень смелая, коли тут же при всех, не моргнув глазом, оттяпала руку.
Лейтенант легонько подтолкнул его в спину.
— Ладно, пошли, товарищ хирург! Пашка съежился, устало переставляя ноги, поплелся за командиром.
Аня не спала. Ей все еще чудился запах крови, рука в красных лоскутках разорванных мышц с множеством костных осколков, бледное лицо парня и нетерпеливое ожидание солдат.
Первое и какое тяжелое испытание! Рядом, через проход, тонко посвистывал носом командир роты. У самых дверей, подложив под голову автомат, спал его связной. Спят! А может, просто притворяются? Пусть, не донимают вопросами — и ладно. Не хочется думать, но думы как-то сами собой вплетаются одна в другую, образуя длинную вереницу из далеких и близких воспоминаний, из пережитого в недавние дни.
Нескладно началось детство. Отца она не помнит. Мать говорила, что он умер скоропостижно от разрыва сердца. Сохранилась одна-единственная пожелтевшая фотография, где отец был снят в красноармейской форме с шашкой на боку. Но почему-то мать не любила показывать эту помятую и пожелтевшую карточку. И хотя маленькая Аня верила, что у нее был отец, но скупые объяснения матери выслушивала недоверчиво, с сомнением. Уж слишком часто в ту пору менялись мамины знакомые. И как ни странно, почти все они приходили пьяные, пили с мамой, кричали непонятные песни и, самое главное, дразнили Аню, называли волчонком. Мало-помалу она действительно стала волчонком. Смотрела на них исподлобья, на вопросы не отвечала, конфет не брала.
Мать почти никогда не ласкала дочь, разве только в пьяном бреду обнимет костлявыми руками за шею, дохнет винным перегаром:
— Горюшко мое непутевое! — И громко, по-мужицки чмокнет в щеку мокрыми холодными губами.
Утром с больной головой, с отвисшими синеватыми мешками под глазами она уходила на работу, оставляя дочь в нетопленой квартире. Аня развлекалась, как умела, а чаще сидела у окна и смотрела на прохожих.
О чем она думала в ту пору, какие мысли посещали ее головку… Так и росла среди барачных стен, обляпанных дешевыми пестрыми обоями, без ласки, без развлечений. Только книги помогали ей забывать о пьяной матери, о ее пьяных гостях.
Шло время. Мать старела, дочь вступила в раннюю юность. Мужчины заходили редко и то, чтобы занять денег. Анна смотрела на них уже не с прежней злостью волчонка, а с нескрываемой ненавистью и презрением. Этот взгляд принесла она и в школу. Любила подолгу глядеть в глаза учителя, пока тот не отворачивался или просто не обрывал ее;
