В минометной роте воевал лейтенант Терехин, голубоглазый светлоголовый крепыш. Увидит, бывало, Шура, как он, глядя на нее, улыбается, и станет ей тепло-тепло, будто лучик солнца проник в самое сердце. Долго она молчала, да разве выносишь в себе это тепло, которое, как свет, проливается в каждом взгляде, в каждом жесте, в каждой улыбке.
А время шло. Дивизия закрепилась на Днестровском плацдарме. Враг огрызался, переходил в контратаки. Здесь Шура узнала настоящий страх не за себя, а за него, голубоглазого минометчика.
Не выдержали наши танковых атак противника, отошли. Отошел и батальон, только вместе со всеми не оказалось Терехина.
Дрогнуло девичье сердце, но не сдалось, не разорвалось. Кто-то видел, как упал лейтенант, обливаясь кровью. Думали, погиб, не вынесли. Шура не поверила, пошла искать. Нашла, А вокруг снова немцы, они рыли окопы в молодом дубняке. Увидели девушку, склонившуюся над раненым русским офицером, подошли. Их было двое, рослых рыжих солдат. Шура, вооруженная двумя пистолетами, своим и лейтенантовым, выстрелила в упор сразу из обоих. Один немец ткнулся у самых ее ног, другой, раненый, пытался удрать. Девушка стреляла до тех пор, пока и тот не плюхнулся красным конопатым лицом в днестровскую землю.
Перевязала голову Терехина, потащила. Только не узнавал он ее, без памяти был. Выбилась девушка из сил, но ношу свою не бросила. Голова шла кругом, тупая боль сжимала сердце, а она все ползла и ползла, пока не подоспели на помощь свои.
Подоспели, да поздно. Терехин больше не дышал. Он смотрел в небо, и оно холодно и безразлично отражалось в его помутневших глазах.
Так и осталась любовь Шуры невысказанной, не узнанной никем. Надломилась было душа, да каждодневные заботы о людях, которые проливали кровь, помогли ей укрепить душу и волю. Только с тех пор в глубоких глазах Шуры притаилась какая-то мрачная тень: не то грусти, не то смертной тоски и боли, И то, что в Ане еще расцветало, набирало силу, тянулось к жизни и свету, в ней уже было похоронено там, на Днестровском плацдарме под кудрявым молодым дубком.
Сердцем чуяла Шура, что и Аня пережила что-то тяжелое. Не напрасно же просила в тот вечер сделать ей укол морфия. А теперь вот говорит: «Я счастливая!»
Значит, полегчало. Это хорошо. А кто ей помог? Конечно, те же солдаты…
— Помоги мне донести, — сказала Шура.
Аня собрала рассыпавшиеся пакеты и еще раз проговорила:
— Спасибо, Саня!
И обе девушки почувствовали, что с этой минуты стали подругами.
