— Странно вы пользуетесь этим методом, — сказал Журавский, который специально приехал на заседание бюро, так как письма о фельетоне были получены не только в обкоме, но и в ЦК. Это шло не по его отделу, но он решил поехать сам. Роман Карпович поднял газету с фельетоном. — А если б все это оказалось правдой, вы что же, не сделали бы выводов?
— Товарищи! — с большим пылом и убедительностью заговорил Бородка. — Я не знал содержания всего фельетона, я имел в виду обыкновенную заметку.
— Неправда! — возмущенно крикнул Стуков. — Я прочитал тебе весь фельетон!
Бородка пожал плечами.
— Не помню. У меня было бюро. Кстати, я не привык решать дела по телефону.
— О нервах ты помнишь.
— О каких нервах?
— Ты ругался, что не дают покоя, что у тебя и без того забот хватает. Я посоветовал тебе полечить нервы…
— Полечите свои, товарищ Стуков. Фантазия у вас журналистская… Не выдавайте плоды своей фантазии за факты… А мне и в самом деле не до ваших редакционных дел!
Стуков разволновался ещё больше, вспотел, придвинул к себе свои бумажки, хватаясь за них, как за якорь спасения.
— И не верю я вам, что у вас шло бюро. В присутствии посторонних так не разговаривают!..
— Успокойтесь, товарищ Стуков, — остановил его Журавский, внимательно слушавший их спор.
Стуков опять отодвинул бумажки и вытер лысину. Бородка со злостью кинул ему:
— Хотите свалить с больной головы на здоровую…
— Головы одинаковые, — заметил секретарь обкома и сурово спросил: — У вас всё, товарищ Бородка?
Теперь Лемяшевичу наконец стало ясно, как и почему появился фельетон. Но ему ещё больше захотелось узнать, кто же автор. Кто написал этот поклёп? И как это он так хитро замаскировался?
Об этом он и сказал. Сказал, что теперь не сомневается, что писали не двое, а один, и что человек этот находится у них в коллективе в Криницах; что субъект такой страшен — уж если он умеет так маскироваться, то, верно, не впервой ему писать анонимки, не впервой клеветать. О своих отношениях с Бородкой он промолчал, счел нетактичным говорить о них здесь, только честно рассказал о выпивке в сельпо, о которой опять упоминал Бородка, и заметил, что у секретаря райкома было довольно времени, чтоб разобраться в этом факте. Ведь разобрался же инструктор обкома, учёл все обстоятельства. Нельзя руководителю без конца попрекать подначального за небольшую ошибку. Очень возможно, что эти попрёки и дали какому-то мерзавцу основание возвести поклёп.
Пока Лемяшевич говорил, Бородка не поднимал головы, рисуя на бумаге большие замысловатые буквы. Но когда Лемяшевич кончил, он взглянул на него и дружелюбно улыбнулся, как бы одобряя все, что тот сказал.
