Лемяшевич придвинул вторую табуретку и сел рядом.
— Пожалуй, пойдет снег. На западе снеговые тучи, — сказал он первое, что пришло в голову; разговор часто начинают с погоды.
— Пойдёт, — сказал Данила Платонович. — Мои барометры предсказывают, — он кивнул на барометр, висевший на стене, под большим портретом военного — его сына, и на свои ноги.
Наталья Петровна поднялась и стала завязывать теплый платок.
— Я пойду.
Данила Платонович с удивлением посмотрел на нее.
— Почему?
— Я забыла… Мне надо зайти к одной больной.
— К кому?
Она на миг смутилась, видно вспоминая своих больных.
— К дочке Ивана Хмыза, у нее воспаление легких. Данила Платонович, тяжело поднявшись и встав против неё, как бы загораживая дорогу, укоризненно и ласково, как говорят детям, сказал:
— Неправда это, Наташа.
У Лемяшевича больно сжалось сердце: так бывает, когда без причины обидит человек, которого ты уважаешь. Он не мог больше сдержаться, вскочил.
— Я знаю — Наталья Петровна хочет уйти из-за меня! В таком случае уйду я. У нее больше прав…
Данила Платонович остановил их движением рук.
— Зачем вы обижаете меня, старика?
— Вас? — удивились они оба.
— Садитесь, — приказал он.
Они стояли. Тогда он повторил еще более властно:
— Садитесь!
И они послушно сели, как школьники, каждый на свое место.
— Вы меня простите, — после долгой паузы заговорил Данила Платонович. — Я старый человек, я имею право спросить… Скажите мне: что вы не поделили? Почему невзлюбили друг друга, даже не познакомившись как следует? Если б я не знал Наталью Петровну так давно, не знал всей её жизни, то мог бы подумать, что вы старые знакомые и… старые враги. При всем своем жизненном опыте, не могу понять… Хорошие люди… делают одно дело — и вдруг такая неприязнь. Почему? Я хочу, чтоб мои друзья дружили между собой… Есть такой хороший закон!
Лемяшевич взглянул на старика, на Наталью Петровну, приветливо улыбнулся.
— Я сам не понимаю, Данила Платонович… Не понимаю, почему Наталья Петровна меня невзлюбила. Я с радостью протягиваю ей руку самой искренней дружбы, — и он сделал движение, как бы в самом деле собираясь протянуть руку. Но Наталья Петровна не шевельнулась, она сидела, не глядя на него.
— Наташа! — укоризненно окликнул её Данила Платонович.
— Мои симпатии и антипатии от меня не зависят. Вы знаете — я хорошо отношусь к людям… Но директор с первого дня неважно себя зарекомендовал… в моих глазах… Я не могу прощать человеку, разрушающему то, что я создаю… Я борюсь с пьянством, а вы…
