— А драматический дайте, — сказал он, — старому любителю.
— Кому? — не понял Лемяшевич.
— Как кому? Мне. Вспомню молодость. «Грозу» поставлю. И не будете в обиде. Даю слово. — Старик даже немного смутился и, обведя присутствующих взглядом, прибавил — «Гроза» — моя любимая вещь. Я в ней все мужские роли переиграл. Первой — Бориса Григорьевича, лет этак, пожалуй, пятьдесят пять назад, в учительской семинарии… Последней — Кулигина, перед войной… Тоже школьным коллективом ставили. Адам помнит, — кивнул он в сторону Бушилы.
Орешкин взглянул на старика иронически. Лемяшевич, конечно, вовсе не предполагал нагружать такой работой старейшего из преподавателей. И молодых довольно. Но теперь обрадовался — прекрасный пример для остальных.
— Решено, Данила Платонович! В помощники вам Бушилу… И будем соревноваться. Я возьму на себя колхозный драмкружок. Ну, а что касается хорового, то тут, я думаю, Виктору Павловичу и карты в руки. Ведь так?
— Мне? — удивленно спросил Орешкин, вытянув длинную шею и ткнув себя пальцем в грудь. Он деланно засмеялся. — Гм… Какой певец!
— Вы же сами хвалились своими музыкальными талантами.
— Да, — смутился он. — Но, Михаил Кириллович, моя загруженность. Поймите… У меня минуты свободной нет. И, наконец, я просто не могу… Я — завуч школы!
— Не можете? — переспросил Лемяшевич и подождал, не скажет ли еще чего Орешкин, но тот молчал и, должно быть нарочно, потирал ладонями щеки, лоб, чтобы прикрыть таким образом глаза. — Не можете? Ну что ж, не можете — не надо. Незаменимых у нас нет.
Орешкин сразу оживился и передернул плечом. Он рассчитывал, что его будут упрашивать, собирался, немного «поломавшись», набив себе цену, в конце концов согласиться быть музыкальным консультантом, при условии, что организатором будет кто-нибудь другой. Он не ожидал такого поворота и, чувствуя неловкость своего положения, поспешил дать согласие:
— Ну что ж, я человек подначальный. А?
— Мы не собираемся вас неволить, Виктор Павлович, — вежливо, но холодно ответил Лемяшевич. — Кто хочет, товарищи, руководить нашим хором?
— Вы все обходите меня, — будто бы в шутку, но с заметной ноткой обиды сказала Марина Остаповна. — Представьте, что я тоже умею петь.
Лемяшевич принципиально не хотел поручать ей кружка и вообще намеревался, назло Бородке и ей в отместку, временно «бойкотировать» её — борьба есть борьба! — чтоб Приходченко и Бородка знали, что он не думает отступать. Но спокойствие и такт, с какими она вела себя по отношению к нему, часто обезоруживали Лемяшевича; ему хотелось презирать её, а он не мог. Он невольно поддавался её обаянию…
