Толстый господин оказался коммерсантом: в одном из чемоданов лежали аккуратно завернутые в бумагу дорогие портсигары из розового дерева. Радж переложил в один из них свои папиросы.
Теперь можно было спокойно отправляться домой. Такой важный человек, в дорогом костюме с иголочки, да еще с заграничными чемоданами – ну чем не директор банка?
Радж вышел из тихого сквера, где он исследовал содержимое своих новых чемоданов, перешел через дорогу и оказался на шумной площади. До дома было совсем недалеко, но Радж хотел произвести на всех совсем уж сокрушительное впечатление.
Небрежным жестом он подозвал такси, настоящий автомобиль, а не какую-нибудь тележку. Радж погрузил чемоданы в багажник, не спеша уселся на заднее сиденье и сказал шоферу-сикху адрес.
Тот внимательно выслушал, склонив голову в замасленном голубом тюрбане, и со скрежетом погнал свой автомобиль.
Радж подставил лицо прохладному ветерку, покачиваясь в дребезжащей, словно ситара, машине.
Как тягостна тишина в доме, где живешь, в одиночестве. Эту тишину знает только тот, кто успел приобрести привычку к другой жизни. Еще недавно дом наполняли крики, беготня, капризы и веселье твоего ребенка. А если малыша уносило на улицу, то в комнатах стояла другая тишина – тишина недолгой передышки перед новыми бесконечными хлопотами все о нем же: постирать, помыть, перешить, приготовить… Та тишина звалась коротким отдыхом и желанным покоем, эта – одиночеством.
Она проникала повсюду и живет во всем, даже в звуках. Только в домах, где человек один, так скрипят половицы, дверцы шкафов, так воет бегущая по трубам вода, так бьется ветер в стекла. Даже вода в забытой кастрюльке, давно кипящая на огне, булькает обиженно и гулко.
Эта тишина действует как сонный дурман, лишающий воли. Принимаешься за какое-нибудь дело, в сущности, никому не нужное, садишься, берешь что-нибудь в руки и замираешь над этим. И кто знает, сколько времени сидишь так, думая о чем-то… О чем? Эти мысли так неясны, нечетки, они бесформенной массой заполняют пространство, ничего не оставляя после себя – ни решений, ни планов. Даже часы не считают этих минут. Они упрямо отстают или спешат в таких домах, всем своим поведением показывая, как нелепо работать для того, кто не знает истинной цены их движению.
Лиля жила одна уже несколько месяцев, слушая эту тишину и погружаясь в нее. Ее сын отсутствовал долго, слишком долго, дольше, чем она могла вынести. Сначала Лиля не позволяла себе думать о разлуке. Он загружала себя делами, которые с редкой изобретательностью придумывала для того, чтоб некогда было усесться на стул и положить на колени руки. Она мыла и чистила, приводя в порядок комнату Раджа – единственное место в доме, где еще было что убирать, так как Радж не слишком приветствовал наведение порядка – при нем или без него. Очень скоро комната блестела так же, как и все остальные, устраивать беспорядок и приносить грязь с улицы и пачкать вещи стало некому, ее занятия скоро почти совсем иссякли.
