– Это мой слуга Педро!
Его преосвященство обернулся настолько стремительно, что разогнулась голландская булавка и полы сутаны упали вниз.
– Я наблюдаю за вами с того момента, как вы приблизились к моему жилищу.
– Отчего же вы, святой отец, не подали голос?
Кардинал узнал бывшего королевского духовника и неожиданно проникся к нему чувством, похожим на благодарность, за то, что он не лыс и не подслеповат.
– Я пытался по вашему поведению определить цель вашего появления.
Его преосвященство улыбнулся:
– И что же, определили?
Отец Хавьер спокойно ответил:
– Да.
Тут уж заулыбались все: и секретарь, и начальник охраны, и простые солдаты.
– Что же вы ответите на ту просьбу, которую мы смиренно решаемся положить к вашим ногам?
Кардинал задал этот вопрос чуть насмешливым тоном и в тот, же момент пожалел об этом.
– Я решил ответить отказом.
Сказав это, отец Хавьер прошел через предупредительно расступившийся строй вооруженных людей и скрылся в своем доме.
Его преосвященство понял, что совершил грубейшую ошибку: вместо того чтобы думать о деле, он заботился о том, как бы ему повыигрышнее выглядеть в глазах этих ничтожеств, составляющих свиту.
И без этой оплошности предпринятая миссия предоставлялась ему непростой, теперь же…
– Пошли все вон!
Скансио попытался переспросить:
– Ваше…
– Вон!
Стража стала пятиться в заросли.
– Ждите меня возле повозки.
Когда вытоптанная площадка перед каменной хижиной очистилась от ненужных людей, кардинал Хименес двинулся к входу. Он собирался войти в обиталище гордого отшельника решительно и бодро и сразу же приступить к сути дела – не для того же он добирался сюда из Мадрида, чтобы разводить здесь церемонии. Но стоило ему появиться на пороге хижины, как решительность его растаяла. И ноги отказались двигаться дальше. Может быть, это случилось потому, что в помещении царил полумрак? Да, он слегка мешал, но не в том смысле, какой здесь имеется в виду. Он мешал рассмотреть, что хижина представляет собой одно помещение, не разделенное никакими перегородками. Стало быть, королевский духовник, пусть и бывший, ничем не отличает себя от своего малахольного слуги. Привыкающим к полумраку зрением столичный гость увидел, что ложе престарелого священника состоит из низкого, жесткого деревянного настила с охапкою тряпья в головах. Слуга, надо понимать, спит вон на той охапке соломы у дальней стены.
Все то время, пока кардинал бродил взглядом по внутренности хижины, хозяин и его слуга стояли на коленях перед висящим на стене распятием и тихо молились.
