— Питер, да вы смущаетесь!
Я пылко, но без подлинной убежденности бросился отрицать обвинение, хотя и вправду был смущен.
— А должны бы, — заключила она. — Вчера, когда я выглядела необыкновенно красивой в своем новом платье, вы сделали мне предложение. Теперь вы снова смотрите на меня спокойными глазами и, наверное, прикидываете, как бы пойти на попятную, не ранив моих чувств?
Я улыбнулся, Синтия — нет. Перестал улыбаться и я. Она смотрела на меня как-то непонятно.
— Питер, — серьезно спросила она, — вы уверены?
— Моя дорогая! Ну что это с вами?
— Вы действительно уверены? — настаивала она.
— Абсолютно. Целиком и полностью. — Передо мной мелькнуло видение больших глаз, глядящих на меня с фото. Мелькнуло и исчезло. Я поцеловал Синтию.
— Какие у вас пышные волосы, — заметил я. — Настоящее безобразие их прятать. — Она не откликнулась. — Сегодня, Синтия, вы в странном настроении, — продолжал я. — Что случилось?
— Я думаю.
— Не надо. Ну что такое? — Меня осенило. — А! Миссис Дрэссилис рассердилась из-за…
— Да нет, мама в восторге. Вы ей всегда нравились. Я с трудом скрыл усмешку.
— Тогда что же? — допытывался я. — Устали после танцев?
— Нет, не так всё просто.
— Так расскажите.
— Трудно всё передать словами…
— А вы попробуйте.
Отвернувшись, Синтия поиграла с бумагами на столе. Помолчала с минуту.
— Я очень тревожилась, Питер, — наконец приступила она. — Вы такой рыцарственный, жертвенный. Истинный Дон Кихот. Меня тревожит, что вы женитесь на мне только из-за того, что вам меня жаль. Так? Нет, молчите. Я расскажу сама, если позволите мне высказать, что у меня на душе. Мы уже два года знаем друг друга. Вам обо мне известно всё. Вы знаете, как… как я несчастлива дома. Вы женитесь на мне, потому что хотите вытащить меня оттуда?
— Моя дорогая!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Я ответил на него две минуты назад, когда вы спрашивали…
— Так вы меня любите?
— Да.
Все это время Синтия отворачивала от меня лицо, но теперь обернулась и пристально взглянула мне в глаза. Сознаюсь, я даже вздрогнул. Её слова поразили меня еще больше:
— Питер, вы любите меня так же сильно, как любили Одри Блейк?
В минуту, отделившую её слова от моего ответа, ум у меня метался туда-сюда, силясь припомнить, при каких же обстоятельствах я упоминал при ней Одри. Я был уверен, что ни при каких. Я никогда ни с кем не говорил про Одри.
В каждом, даже самом уравновешенном человеке таится зернышко зловещих суеверий. А я не особенно уравновешен, и у меня их не один гран. Я был потрясен. С той самой минуты, как я сделал Синтии предложение, мне казалось, будто призрак Одри вернулся в мою жизнь.
