Она вспоминала чудесные студенческие компании, поездки в Абрамцево и Ясную Поляну, рождественские гадания с подружками у зеркала, первые институтские свадьбы и первые любовные разочарования. Вспоминала появление Игоря – у нее и сейчас еще екало сердце, когда перед мысленным взором вставала их первая встреча, все то радостное, светлое, томительно-нежное, что связывало ее с этим человеком, – и не хотела думать об Игоре последних лет, Игоре вчерашнего дня… Кофе давно был выпит, темная гуща разлилась по дну чашечки причудливыми узорами, и Даша силилась разглядеть в этих узорах если не обещание счастья, то хотя бы какой-нибудь знак, дающий надежду на то, что все еще будет хорошо.
Собственная жизнь лежала перед ней как рассыпавшаяся мозаика, разноцветные, никак не желающие соединяться друг с другом в осмысленное полотно кусочки стекла. «Ничего не случилось, – тупо твердила она про себя, – ничего не произошло, ничего не потеряно». Но мозг отказывался слушаться, и воображение услужливо рисовало ей долгие невыразительные дни среди постылых рабочих будней, не приносящих творческого удовлетворения, и одинокие ночи – серые, холодные, одинаковые, как приютские одеяла.
Девушку вдруг потянуло прочь отсюда. Домой, к родным вещам, где все выбрано и с любовью устроено ею, где все утверждает ее как личность, где каждая деталь словно кричит: «Даша есть! Даша существует!..» Она быстро шла по позднему городу – благо в центре, где клубился народ, можно было не опасаться повторения вчерашней опасной встречи, – легко отсчитывала знакомые повороты, срезала дорогу тропинками, выученными наизусть с детства. Взлетела по лестнице на свой этаж, звякнула в тишине ключами, доведенным до автоматизма движением распахнула дверь – и не успела даже испугаться от неожиданности.
Кто-то уже обнимал ее в темноте, больно впивался в губы, стаскивал с нее одежду, дышал нетерпеливо и безжалостно. Руки были знакомыми, и губы тоже; аромат одеколона был привычен, как запах собственных любимых духов, – но непривычно и отчаянно неприятно было подвергнуться такому любовному нападению в собственном доме, в квартире, где она привыкла ощущать себя в безопасности. «Господи боже мой, – пронеслось у нее в голове. – Я же сама сто лет назад дала ему ключи, но он никогда ими не пользовался, никогда не появлялся ночью, без предупреждения… Он просто сошел с ума!»
Даша не была напугана, но чувствовала себя словно раздавленной. И это ощущение, заставляя ее отчаянно бороться, в то же время лишало ее сил. Растерянная, обескураженная, она наконец дотянулась до выключателя, люстра залила безжалостным светом сцену нелепой ночной борьбы, и Игорь опустил руки – встрепанный, раскрасневшийся, закусивший нижнюю губу, проигравший свой последний раунд. Даша резко отпрянула от него, когда он попытался было погладить ее по плечу, и отчеканила, словно отрезала: «Убирайся вон!»
