В тот день на ней было красивое кашемировое платье, новое белье, и вообще она чувствовала себя необыкновенно возбужденной, нервной и сама не могла понять, что же с ней происходит. После работы, голодная (она специально не пошла в столовую, чтобы быть перед свиданием легкой, готовой опьянеть уже от первого глотка вина и от первого поцелуя), она помчалась на квартиру, чтобы встретиться с мужчиной, и провела с ним несколько часов. Потом любовник привез ее домой…
Оксану Музрукову обнаружила соседка, возвратившаяся с работы. Она лежала в подъезде, на лестничной площадке, как раз перед дверями своей квартиры, с простреленной грудью. Еще дышала. Но в машине «Скорой помощи» скончалась, так и не придя в сознание. При ней не обнаружили ни сумочки с кошельком (в котором было три тысячи восемьсот пятьдесят рублей и двести долларов), косметикой, ключами и порванными колготками, ни пакета с простыней, которую она собиралась постирать, ни коробки с пирожными и черным виноградом – остатками недавнего пиршества, которые она несла домой, ничего… Пальто ее было распахнуто, как если бы она успела его расстегнуть уже перед тем, как открыть ключами дверь своей квартиры, белое кашемировое платье в области груди напиталось кровью…
Никто из соседей выстрела не слышал, из чего можно предположить, что пистолет, которым застрелили девушку, был с глушителем. Кто-то сказал, что ее убил любовник, невысокий господин в темно-синем пальто, с которым она встречалась вот уже три месяца и который иногда приезжал к ней на белой нарядной французской машине… «Рено» или «Пежо», не помню…»
Лариса Стрешнева возвращалась из спокойного, нежаркого лета, каким был ноябрь в Турции, в Мармарисе, в холодную промозглую Москву с чувством глубокого сожаления. Нет, она все-таки ненормальный человек, совершенно не умеет отдыхать, вместо того, чтобы из Мармариса отправиться в Измир или Демре-Миру, где можно сквозь прозрачную морскую воду полюбоваться на затопленный каменный город или просто со вкусом побездельничать, валяясь на пустынном в это время года пляже, или же перенестись по воздуху в Египет, в Шарм-эль-Шейх, она возвращается домой. Ее не ждала никакая работа – после того, как ее муж объявил ей о своем уходе, она сразу же уволилась с работы и заперлась дома, чтобы никого не видеть, никого не слышать и не отвечать на дежурные ахи и вздохи знакомых. Ну, ушел и ушел. Что дальше? А дальше надо было как-то жить. Как-то просыпаться и встречать новый день, умываться, что-то есть, слушать хорошую музыку, смотреть хорошие фильмы и читать хорошие книги. Жизнь не могла заключаться в человеке, который никогда не любил ее и женился из жалости или из привычки видеть рядом с собой ее, Ларису, некрасивую, в общем-то, женщину, с рыжими от природы волосами и, что самое ужасное, с немного искривленным носом. Он говорил ей, что этот чудесный, слегка смещенный утиный носик придает ее внешности шарм и она настолько оригинальна, что ему нравится появляться с ней на людях, словом, нес всякую чушь, лишь бы успокоить ее, внушить ей мысль, что он любит ее и с таким носом. А сколько раз он целовал ее нос, постепенно опускаясь к губам, а оттуда к шее, груди, животу… Может, он и любил ее когда-то, но свою одноклассницу все равно любил больше, раз ушел к ней. И вообще уехал в Петербург.
