Год французской любви | страница 48
— Адын хрэн! — Мага пнул ногой в дорогом «казаке» калитку и направился к нам: — Ну, бил тут этат сын иешака?
— Не-а — хором помотали мы головами.
— А чэго эта? — Мага мотнул янтарными четками в сторону бампера.
— Да нас тут это… Ну, хозяин попросил… — начал было капитан, но Мага прервал его:
— Э-э, разве два мужэка одэн жэлэзка должэн носит?
У кавказцев всегда плохо с чувством собственного мужества и достоинства, плохо в том смысле, что чувства этого слишком много. А поскольку Мага был истым, «щирым» кавказцем, то он ухватился за бампер, явно намереваясь показать, каким должен быть мужик в его понимании, но бампер неожиданно оказался тяжелым, и Мага позорно уронил его на асфальт.
— Пилият! Он что, из золот вэсь у вас?
Видимо, что-то в наших лицах подсказало мафиознику, что он попал пальцем в небо, причем не целясь. Мага присел на корточки, щелкнул лезвием «кнопаря» и поскреб им по металлу. В наступившей тишине царапающий звук произвел громогласный эффект, а на грязно-белой краске засверкали золотым блеском царапины.
— Э-э, золот! — пробормотал потрясенный Мага, выпрямился, убрал нож и полез за «мобилой»: — Гдэ взяли, мужэки?
Но тут тщедушный капитан совершил неожиданное: с диким визгом он прыгнул к пожарному щиту, сорвал с него здоровенный багор и замахнулся на Магу:
— Убери телефон, чурка нерусская! Замочу!
Мага от изумления открыл рот — так с ним последний раз разговаривали лет в девятнадцать, когда он, спустившись с гор за солью, был забрит в ряды доблестных Вооруженных Сил СССР.
Но потом в его масляных черных глазах мелькнула какая-то искорка, которая и делает всех людей с подобными глазами лучшими торгашами во всем мире.
— Э-э, дарагой, зачем ругаешся, а? Мэня мама-папа нэ спросыли, когда нэрусским дэлали! Тэпэрь каждому мэнту — дай, квартир не снимэшь, пиляти и то боятся! Давай, мужэки, мыром дэло кончим! Подэлим, и забудэм!
— Ага, так я тебе и поверил! — взвизгнул капитан: — Ты свою долю возьмешь, а потом твоя братва нас где-нибудь за Реутовым зароет, и привет!
Мага покачал головой:
— Э, зачэм обыжаешь! Я килянусь, мамой килянусь, нэ какой братва нэ будэт! Зачэм? С баратвой дэлиться вэдь придется!
Капитан замер в нерешительности. Багор в его руке слегка подрагивал. Минуту все молчали, и тут мне на ум пришла одна замечательная мысль — я вспомнил, какая клятва для мусульманина самая страшная!
— Мага, поклянись «домовой книгой», что не кинешь нас, и все будет по честному!