В свете этих грозных перспектив летающий город обретал особый апокалиптический ореол священного оплота, Ноева ковчега последних времен.
— Это ужасно, — прошептала Диона, — ужасно все от — первого до последнего кадра…
Она резко встала, пошатнувшись на высоких каблуках. Вараксин сделал неловкое движение, чтобы поддержать ее, но она неожиданно грубо отвела его робко протянутую веснушчатую руку с обгрызенными ногтями и, словно сомнамбула, пошла к выходу. Абадор следовал за ней на почтительном расстоянии.
На просмотр фильма меня пригласил Абадор. Во время сеанса я невольно думал, какое место на острове Блаженных займет мое искусство, вернее, опасное увлечение. Грозную Атлантиду и мифический Авалон некогда называли «островами вечной молодости», с тех самых пор человечество не оставляет мечта о молодильных яблоках. Предполагалось, что при помощи моего эликсира жизни будущие обитатели острова смогут достичь относительного бессмертия. Бессмертие, отмеренное в каплях волшебного эликсира, может стать реальной денежной единицей, потому что золото или любые другие ценности будут умерщвлены и вычеркнуты из обихода.
Но практическое использование моего изобретения меня не интересовало. Моя цель: магическое восстановление «отживших форм» и «наделение их самостоятельными силами жизни», забирала все силы моей памяти и интеллекта.
После просмотра фильма я немедленно вернулся в подвал, откуда выходил все реже. Вышколенный персонал доставлял мне еду с господского стола, спал я тут же, на маленькой кушетке в углу лаборатории.
Теоретическая сторона моей дальнейшей работы едва брезжила предо мной, и я топтался на пороге неведомого, не в силах сделать решающего шага в пропасть истинной магии.
Вдоль стен лаборатории на дощатых стеллажах громоздились колбы с растительными фениксами. На столах застыли груды алхимической утвари. Я часами сидел у пылающего камина, сжимая в руках фиалу с кровью Наи, словно ожидая безмолвного знака. Потом, очнувшись, набрасывался на старинные книги, сваленные грудой на широких полках, и ночь напролет рылся в них в поисках утерянного откровения. Но все откровения были тщательно спрятаны между строками, иногда даже под прикрытием категорических запретов. Все указания моих предшественников сводились к одному: солнечный свет губителен для привидения. Но я пошел напролом и почти сразу же сделал важнейшее открытие: оставленный на солнце «феникс» твердел, и в колбе образовывалось что-то вроде хрупкого скелета, который уже не таял, не рассыпался, но был сухой и темный, словно растение, высушенное в пустыне. Я орошал и питал «скелет» эликсиром, он увлажнялся и на глазах разбухал, напитывался соками, принимая вид обычного срезанного стебля или цветка. Но тем не менее растение не возвращалось в мир живых существ.
