Язычник | страница 26
Я запер дверь и пошел наверх, минуя приемный покой, пустой аптечный склад и небольшой изолятор для инфекционных больных. Взломал крошечный замок и распахнул створки шкафа: на полках жались друг к другу колбы, запаянные банки, пересохшие остатки солей и взвесей. Одиноко стоял «сосуд искусства»; «философское яйцо» — пузатая колба с узким горлышком. Пособия по алхимии и выдержки из сочинений средневековых медиков я хранил в особом тайнике за двойной стенкой висячего шкафа. Все мои сокровища были целы.
Я взял в руки и протер от пыли круглую запаянную колбу. За тусклым стеклом дрожали соцветия, на листьях блестела роса. Этот препарат я изготовил семь лет назад, когда грозовой майской ночью мне все же удалось выделить жизненный эфир и впервые опробовать его свойства.
В шкафу было полутемно. В одной из колб мерцал тусклый зеленоватый огонек: моя «Лампада жизни». Значит, менты не изъяли ее, как «вещественное доказательство». Дрожащими руками я переставлял «стекла», выискивая главное: запечатанную колбу с крохотной каплей крови на дне. Я наконец нашел ее и крепко сжал в ладонях: в стеклянном плену алела кровь Наи.
Мысль, от которой вибрировало все мое существо, была предельно простой: я должен был до конца пройти путь алхимических терзаний и… вернуть Наю.
Когда-то алхимия казалась мне примитивной игрушкой наивных средневековых «золотоискателей». О том, что истинная цель этого искусства — восстановление утраченного божественного порядка элементов материи, для получения на каком-то этапе магического золота, я догадался позднее. Сознаюсь, что в начале своего алхимического пути и я мечтал о булькающей золотой кашице.
«Чтобы получить золото, надо иметь Золото»… Поиски средневековых «ювелиров» оказались настолько абсурдны, что я волей-неволей догадался, что речь шла вовсе не о металлах. Это были скорее духовные символы. Низший металл, свинец грубых земных страстей путем последовательных мучений: растворения, фильтрации, испарения, очистки, разделения, очищения, прокаливания, фиксации и приумножения мне предлагалось превратить в чистое сияющее золото духа. За смертью вещества и его разложением брезжило Воскрешение и обретение волшебных свойств. Но для меня опыты с серебром и ртутью были лишь преддверием главного. Я мечтал получить квинтэссенцию жизни.
В старинных, пропахших мышами фолиантах, в поучениях Розенкрейцеров, в сигнатурах Парацельса, в магической терапевтике и прочих рудниках мысли я искал следы этой безумно значимой для меня работы: Жизненный эфир, божественная энергия, пронизывает все сущее в Мироздании, и, выделенный в отдельную субстанцию, сгущенный и плененный Мастером, он может творить чудеса.