Мы шествовали мимо прозрачных аквариумов-студий, где дефилировали, возлежали, позировали в прыжках и хореографических позициях фантастические существа: девушки, яркие, как бабочки, и бледные, порочно-женственные юноши. Сколько стоит их взгляд, поворот головы, покачивание бедер? О, это были слишком дорогие куклы, живые игрушки обезумевшей цивилизации.
Мебель, стекла и пепельницы украшал логотип агентства — летящая девушка Сирин. Ее абрис напомнил мне Наю.
— Павел Соломонович примет вас.
На двери красовалась витиеватая надпись, возвещающая о том, что мы переступаем порог зала для приемов.
Сквозь багровые шторы едва пробивался прозрачный осенний свет и шум улицы. На стенах светились хрустальные бра. Между ними красовался портрет Лины кисти именитого портретиста. Мне уже приходилось видеть его картины, почти зеркала, наделенные странной жизнью по ту сторону амальгамы. Лица и одежды светились, глаза сверкали живой переливчатой влагой, губы дрожали в едва заметной усмешке. Каждый волосок и ресничка натуры были точно выписаны. В золоченой оправе рам его модели казались красивее, чем в жизни.
Несколько минут я рассматривал портрет, чувствуя дрожь и тошноту. Но мне, как и в первый раз, не хватало света, чтобы составить ясное представление о Лине: красавица или уродина, алчный монстр или пустоголовая куколка с фарфоровым личиком? Идеальную фигуру Лины облегало черное искрящееся платье. Медные кудри осыпали обнаженные плечи. Черных очков на портрете не было. Тяжелый рот, крупноватый нос и «рачьи», слишком выпуклые и близко поставленные глаза показались мне смутно знакомыми, но я никак не мог вспомнить, где и когда я мог видеть этот довольно распространенный типаж. В кабинете стоял липкий приторный запах: агрессивный, запоминающийся букет, зрелые, приторные ароматы восточного гарема.
Может, я и вправду псих. Зачем этой надушенной дамочке тетради с генеалогией русских царей или скромный серебряный образок?
— Добрый день, всегда рады вниманию прессы, — седовласый красавец с карими, выразительными, как у овчарки, глазами, стремительно подал мне теплую, легкую руку и сверкнул идеальным оскалом: — Так что же вас интересует?
Светски обхаживая меня, коммерческий директор профессионально оглядывал мой несвежий джинсовый костюм, случайную рубашку и пыльные ботинки, но, против ожидания, его взгляд становился все более заинтересованным. Наверное, на этом месте матерому журналеру полагалось включить диктофон или достать потрепанный блокнот, но ничего этого у меня не оказалось.
