С Марьей Ивановной дружил бродячий кот с обрубленным, как у чистопородного боксера, хвостом. С Васькой у кота было почти взаимопонимание, они при встречах не стремились к драке. Каждый из них считал, что им делить нечего — идешь своей дорогой, ну и иди, у тебя свои дела, у меня — свои. Возможно, их сближала одинаковая судьба — они были ничьими. У кота не было дома и хозяина, у Васьки тоже. Кот был обшарпанным, в длинной, свалявшейся шерсти таскал репейники и имел блох, щедро делился ими с Марьей Ивановной. Тем не менее высокомерная и избалованная киска, а ведь тоже по сути ничья, принимала ухаживания бродяги, который нередко притаскивал к двери воробья в зубах или мышь. Вот в таких случаях кот, увидев Ваську, фырчал сквозь стиснутые зубы, словно тот мог позариться на его подарок. Васька прощал ему эти выходки и отходил в сторону, чтобы посмотреть, как женщина, заметив в дверях кискиного кавалера, будет угощать его веником. В первый раз, не ожидая такого поворота дел, кот даже оставил добычу на крыльце. Теперь же он ее не бросал, с мышью в зубах серой молнией вонзался в куст.
Васька не злорадствовал — и он был знаком с веником, хотя женщина к нему относилась лучше, чем к бродяге-коту. Иногда выносила поесть, а в минуты особого душевного расположения могла и приласкать, почесав ему за ушами. Кота же женщина ненавидела, не оставляла ему даже надежд на доброе отношение. Хотя тот перед нею, по мнению Васьки, ничем не провинился.
Он до вечера прождал вожака, лежа на крыльце — с этого истинно собачьего места его никто и никогда не сгонял. После ужина отдыхающие выносили ему завернутые в салфетки кусочки мяса, рыбу или куриные косточки — в основном это были женщина, приехавшие сюда сбавить в весе. Васька наелся до отвала, и когда ему вынесли еще и цыпленка-табака, потревоженного чуть-чуть, только для вида, он отнес его в кусты и зарыл про запас, на черный день.
Здесь ему жилось сытно, в любое время можно было пойти к кухне, где в железные ящики выбрасывали отходы, и найти все, что пожелается. Но у ящиков даже кот появлялся редко, а Васька ходил туда только за большими костями, которыми любил развлекаться. В окрестных кустах зарывал их, не зная, сколько продлится сытное житье и не наступят ли голодные времена. До кровавой войны в Абхазии, когда кусочек рая на земле — Пицунда — опустеет, было много лет, но Васька закапывал кости.
Евгений Юрьевич после ужина прогуливался с двумя приятелями по бетонным дорожкам, разделявшим газоны с цветами, побывал у моря, которое еще шумело громко, но уже успокаивалось, а затем зашел в бар. Васька следовал за ним по пятам, но так и незамеченный остался снова под дверью.
