Опять все стало на свои места — зал с овальным потолком, ощущение твердого пола под ногами, реальность, вещность мира. Новым было лишь необычное, абсолютное молчание — тяжелое, тягостное, мрачное.
«Ты хочешь судить нас?»
— Вы сами себя осудите! Я не могу до конца принять и поверить вашей страшной логике, но сердцем чувствую: вы не правы, вы заблуждаетесь! Пусть вы в тысячу раз умнее и сильнее меня, любого из живущих на нашей планете!
«Так докажи это!»
«Заодно попытайся доказать, что вы, живя и дальше подобным образом, не придете к развязыванию междоусобной ядерной войны, которая так или иначе уничтожит всю биосферу в целом. Попытайся доказать нaм, что и в этом случае наша вмешательство, выполнение вашей же просьбы — гадость, а новые мучения миллиардов живых и разумных существ, гибнущих в адском племени ядерных взрывов, от губительной радиации, — это гуманность. Ты самa, ты лично, Лолa Брайтон, возьмешь на себя ответственность за эту боль, за эти страдания, если теперь мы не послушаемся вас же и отсрочим Нa время выполнение принятого нами — по вашей же просьбе! — решения? Берешь ли ты нa себя эту боль? Но прежде, чем отвечать, послушай и подумай — с чем именно тебе придется иметь дело.»
О том, что может существовать подобный кошмар, Лола даже не предпoлагала. В какие-то доли секунды ее сознание и сердце оказались затопленными: в них хлынула вдруг вся боль человеческая, все слезы, все мольбы об избавлении — что были в прошлом, что есть в настоящем, что живут в будущем... От ужаса она начала уже терять контроль над сознанием, как вдруг все так же внезапно кончилось. Но в ней самой и вокруг нее все с той же силой и категоричностью звучал вопрос: «Берешь ли ты на себя эту боль, Лола?».
«Ибо такова цена отсрочки, — услышала она новый голос, — которую ты так настойчиво требуешь».
— Беру,— прошептала Лола, холодея от ужаса. — Все беру...
В сознании ее вспыхнула мысль о том, что вот, сейчас снова навалится этот кошмар — с тем, чтобы уже не покидать ее. И тогда, — в этом она была совершенно уверена! — гибель ее неминуема. Но уж если ценой собственной жизни она спасет от уничтожения человечество, все живое на планетe...
Но, к величайшему своему удивлению, она ощутила вдруг невыразимое облегчение. Эта же чистая, спокойная легкость и ясность разлилась вокруг нее, поселилась в глазах ее собеседников. Она поняла, что освободила их своим решением, и от сознания этого ей стало еще радостнее.
