– Это, положим, так… – вздохнул мельник и подумал: «А что, в самом деле – не пойти ли мне в трактир? И эту взять с собой… Может, что и выйдет?» – Ты пойдёшь со мной в трактир-то? – спросил он.
Она ответила не сразу, как-то замялась.
– Пожалуй… Человек только тут один будет искать меня.
– Ну, какой там человек?
– Нет, верно… Мастеровой один…
– На что он тебе? Плюнь, пойдём…
Ему положительно стала улыбаться мысль о хорошей пирушке.
– Да, я иду… Он, чай, навстречу, попадёт…
– Больно нужно! – сказал мельник, поднимаясь со скамьи. – Айда!
Она встала и пошла, высокая, стройная, в белом платочке на голове, рядом с ним, кряжистым человеком, в поддёвке до пят.
– Нет, кабы встретить его, хорошо бы было, – говорила она и зачем-то пояснила: – Это безрукий…
– Это как?
– Оторвало ему руки-то на машине.
– Так на что тебе его? – несколько удивился Тихон Павлович.
– А он поёт больно хорошо.
– Ну?
– Мы с ним сегодня хотели на реку пойти в рощу…
– Так… – усмехнулся мельник. – Ну, так что же теперь?
– А ничего, – кратко сказала она.
Они вышли из сада, и мельник, спросив, куда надо идти, крикнул извозчика. Подпрыгивая по неровной мостовой, пролётка с дребезгом покатилась между двумя рядами домов. Было ещё не поздно. Из окон на улицу лился свет ламп и звуки голосов. Проезжая мимо одного маленького белого дома за палисадником, Тихон Павлович услыхал раскаты басистого смеха, которому вторил смех женщины, звонкий и задушевный.
«Живут люди… не дурят, не мудрствуют», – подумал он с огорчением, и ему стало обидно за себя.
– Так говоришь – без рук? – помолчав, спросил он женщину.
Она плотно прижалась к нему, держась одной рукой за крыло пролётки, а другой за его колено.
– Миша-то? Да… – сказала она.
– Так. Он кто же тебе будет? Милый друг, что ли?
– Н-ну! Тоже… Он уже старый, больной. Он давнишний наш знакомый – маленькую меня, бывало, на руках таскал.
– Ишь ты что! А отец-то у тебя кто?
– Маляр был.
– Умер?
– В холеру помер… Скоро и приедем.
– Так… А ты до этого чем занималась? – любопытствовал мельник, чувствуя, что когда он говорит, так ему легче.
– Швейка, – ответила она.
Через несколько минут они сидели в углу большого трактирного зала. Трактир был грязный, тесный, пахучий. Посреди зала за одним из столов шумела компания пьяных; у одного из окон, заставленных горшками герани и фуксий, пили чай два подозрительные человека; один – лысый, с ястребиным носом, поминутно кашлял; другой – чёрный, с солдатскими усами, меланхолично свистел сквозь зубы, глядя в свой стакан. В углу, у изразцовой печки, сидел седенький старичок с благочестивым, истомлённым лицом и сладко прищуренными глазками. Ещё несколько человек очень странно разбросаны по большой закоптелой комнате, и никто не обращал внимания друг на друга.
