— Нет, — вылетело из заиндевевших губ. — Уходите, ребята.
Он понимал, глядя на удаляющиеся тени, что надо бы сейчас молиться за эти заблудшие души. «Ибо не ведают, что творят». Но не получалось — мешал холод. Ослепительный, равнодушный холод. Такой же равнодушный, как высокие звёзды. «В нем бо звездам служащие… звездою учахуся…» Не согревал рождественский тропарь, и небо с каждой минутой становилось всё темнее.
Хотя куда уж дальше?
— Ну и что теперь? — буркнул Костыль, не отрывая взгляда от заметённого шоссе. Машин на трассе почти не встречалось, можно было гнать от души, но как-то не хотелось сейчас скорости.
— А чего? — хмыкнул сзади Репей. — Не ссы, всё в мазу. Место там глухое, до утра никто не появится. На нас не покатят. Первый раз замуж, что ли? Никто копать не будет, он тебе что — депутат? Телезвезда? Даже, прикинь, не журналюга, препод занюханный. Кому он на фиг сдался?
— Классно прикололись, — подал булькающий голос Шуряк. Похоже, там, в скверике, из него не всё содержимое вытекло. Как бы не продолжил… Впрочем, пусть об этом у Репья голова болит, его же тачка. Тоже вот, сколько понтов было! А ведь и десятилетней давности, и латанная сто раз… Зато «чероки», зато как у больших…
— Не, — наставительно заявил Репей, — это круче. Это настоящий эксперимент. Как в лучших лабораториях Оксфорда!
Слова-то какие знает! Впрочем, Репей всегда любил под солидного косить. Газеты даже читал под настроение. Вслух, с интонациями.
— Слышь, Костыль, дай сюда прикид этого нашего физика.
Учительская тряпка валялась на переднем сидении, где её и бросили, когда вытащили лоха из машины.
— Ну и стыдоба! — прокомментировал Репей, принимая потёртую, а местами и аккуратно заштопанную куртку. — Совсем дядя опустился.
— Так он же не пацан, он же лох! — внёс поправку Шуряк.
— Это верно. Ну-ка, поглядим, что там… О! Бабло, однако… Крутое бабло, сто двадцать рэ и ещё копейками. Ксива… Во, блин, паспорт ещё советский, не обменял.
— Такой нафиг никому не нужен, — заметил Костыль. — Не толкнуть. Обмен-то вроде уж закончился. Типа пролетел дядя.
— Не, — голос Репья сделался вдруг торжественным, точно ему доверили произносить первый тост на юбилее Сан Палыча. — Нефиг мелочиться. Я ж говорю — эксперимент. Вернёмся с дачи, пробьём по паспорту его данные, через недельку посмотрим. Если типа значится мёртвым или бесследно пропавшим, значит, не спас его Бог. Значит, ничего и нет. Пусто там.
— А если жив-здоров? — зачем-то хмыкнул Костыль, тут же укорив себя за болтливость. Пока с Репья не слетел кураж, возражать не стоило. Это как с гранатой играться.
