Но работать кулаками Косте не пришлось. Рыжов, похлюпав носом, сообразил, что ничего ему не обломится, и лег на койку лицом вниз.
Костя автоматически считал удары, думая о другом. Раньше к этому был интерес, он тренировал силу и резкость, а потом, когда наловчился — стало вдруг скучно. Да и не испытывал он сейчас к Мишке Рыжову никакой злости. Даже немного жаль его было. «Морковка» ведь больно лупит, вон какие малиновые полосы на коже остаются!
Он вдруг усмехнулся собственной мысли — а себя он позволил бы вот так пороть? Раньше-то, конечно, случалось, когда Помощником был Андрюха Кошельков, огромный жирный парень, тупой как валенок, заменявший нехватку ума медвежьей мощью. Но это давно было. В самом деле, глупый вопрос. Нельзя же сравнивать себя с каким-то недотепой Рыжовым. Его-то наказывать не за что. А вообще он бы, наверное, не дался. Махался бы что есть силы, пока не вырубили. Не то что Рыжов, да и все они. Они всерьез не брыкаются — кишка у них тонка. Ну и что? Он разве виноват? Кто им в свое время мешал добиться разрешения на тренировки? Это первое. А второе — с ними иначе нельзя, мигом разболтаются.
Механически отвесив десять ударов, Костя бросил измочаленную «морковку» Ломакину и полез под одеяло. — И нечего хныкать, — заметил он оттуда глотавшему слезы Рыжову. — Смотри, в другой раз так легко не отделаешься. Еще хоть раз из-за тебя Группу нагреют — берегись! Будешь тогда через «коридор» ползать. Знаешь, что такое «коридор»?
Рыжов молча кивнул.
— Ну как, дошло до тебя?
— Дошло, — буркнул Рыжов.
— Вечно до тебя как до жирафа доходит. Вот сообразил бы ты раньше, сейчас, может быть, без порки бы обошлись. Учти на будущее. — Он, потянувшись, зевнул. — А теперь всем спать! И чтобы ни звука у меня!
Костя отвернулся к бледно-салатовой стене. Раньше, пару лет назад, дневной сон был для него пыткой. Два часа лежать под жарким одеялом, не шевелясь, притворяясь, будто спишь — да кто же такое вытерпит? Но приходилось выдерживать — надо! А теперь вот он моментально засыпает, и никаких снов ему не снится — будто падает в глухую темную яму, и так до резкого, злобного звонка на подъем.
Костя проснулся в омерзительном настроении. И что всего противнее — ему никак не удавалось понять, из-за чего. К тому же слегка ныл висок и опять, как и за обедом, подташнивало. Но это — ерунда. Стоит только взять себя в руки — и все будет нормально. Хуже другое — какие-то скользкие, шевелящиеся в памяти обрывки сна. Именно обрывки — ни единого целого куска не осталось. Сон растворился в голове точно кусок сахара в стакане с чаем. Но пропитывал мысли точно липкая смола. Грызло Костю мутное беспокойство, и ему никак не удавалось переключиться на другое.
