Глава 3. Мир не без добрых людей
Что-то осторожно коснулось моей щеки, пробежало по ней лёгкими, едва ощутимыми лапками. Таракан, — брезгливо подумал я, с трудом отворачиваясь к стене. Раздавить рыжую пакость сейчас было выше моих сил. И без того в голове дубовая тяжесть, и ноет желудок, словно кто-то медленно наматывает мои кишки на тонкую, тщательно отполированную барабанную палочку.
Неудивительно, что и снилась всякая дрянь. Шерсть какаято гнилая… И ещё пожар, кажется. Впрочем, эти мутные обрывки лучше не ворошить — себе дороже. Пора вставать, пока снова не окунулся в мрачные туманы сонного царства.
Я разлепил глаза — и в них тотчас вонзились лимонножёлтые солнечные лучи. Точно молодые бамбуковые стебли, сильные и острые. Похоже, светило поднялось довольно высоко. Сколько же сейчас времени? Уставившись на циферблат наручных часов, я обнаружил лишь то обстоятельство, что стрелки намертво застыли на половине второго ночи. И неудивительно, где уж мне вчера было подкрутить завод. Вот это и называется — профессионализм.
Потом я обрёл способность хотя бы отчасти воспринимать окружающее. И обнаружил себя на продавленном скрипучем диване, лёгкое одеяло, которым кто-то меня заботливо укрыл, раскинулось сейчас на некрашенном дощатом полу, точно неправильной формы клякса. Мы с диваном находились на небольшой застеклённой веранде, и кроме нас, тут имелись ещё два крутобоких шкафчика, прислонённая к стене раскладушка, круглый стол на трёх уцелевших ногах (урезанная четвёртая скорбно опиралась на бурый кирпичный обломок). Стол был застелен газетой, и судя по её нездоровой желтизне — газетой весьма древней, быть может, ещё додержавных времён.
А в дальнем углу веранды громоздилась газовая плита, и в данный момент вскипал на ней пузатый чайник, и жарилось нечто шипящее. Вероятно, яичница.
Возле плиты суетился Никитич.
— Что, проснулся? — ласково кивнул он. — Это правильно. Это давно пора. Ну, и как самочувствие после вчерашнего?
Судя по бодрому виду Никитича, сам он находился в полнейшей гармонии со Вселенной. Вечернее возлияние старику было что слону дробинка. Загорелое лицо его выражало спокойную уверенность в том, что веселье наше питие есть.
— С добрым утром, Фёдор Никитич, — откашлявшись, хрипло сообщил я. — Самочувствие более-менее.
— Это и видно, — живо согласился Никитич. — Вы там в Столице, как я погляжу, оторвались от народных корней. Ты же, Лёха, вчера и бутылки внутрь не заглотнул, а развезло тебя точно с банки трёхлитровой. Или молодежь такая слабая теперь пошла? Хотя по нашим Барсовским вроде и не скажешь…
