За разъехавшимися в сторону дверями начинался город, Столица. Сперва, конечно, тянулось крыльцо, потом огороженная территория с автостоянкой, ну а потом уже — собственно город.
Я оглянулся назад.
«Федеральный фонд защиты прав несовершеннолетних» — золотились буквы на черном мраморе. На самом деле мы числимся при какой-то парламентской фракции, хотя в реальности фракция числится при нас. «Струна» не лезет в политику, но среди государственных мужей так же много наших «друзей» и «клиентов», как и в мире уголовного бизнеса.
Уж кому-кому, а им «Струна» привила любовь к детям всерьез и надолго.
Я вышел за ограду и двинулся к метро. Офисный центр, построенный ловким столичным мэром чуть в отдалении от Кремля и правительства, соседствовал с простыми кварталами. Здесь тянулись и новостройки, и старые пятиэтажки времен повальной кукурузации, в узких переулках располагались мелкие фабрички, конторы и коммунальные службы. Ходили разговоры, что большая часть этих строений уже обречена — в недрах мэрии вызревают планы коренной реконструкции центра. Ничего хорошего я от мэрских планов не ждал, но и поделать ничего не мог. Здесь кончались возможности «Струны». Если никакие дети не пострадают — то и ладно.
Быть может, через год здесь воздвигнутся очередные банки и супермаркеты — бетон, стекло, металл. Только вот души в них уже не будет, исчезнет душа, просочится в канализацию, уплывет из некогда великого города.
Хорошо хоть метро останется на месте. Хоть какая-то константа бытия в утекающем, как песок сквозь пальцы, мире.
И все-таки метро — место довольно странное. Вот взять, к примеру, отражения. Стекло вагонных дверей — это неправильное зеркало, оно показывает нас куда старше, чем на самом деле. Женщина не первой молодости выглядит дряхлой старухой, розовощекий школьник, выдувающий пузыри жвачки — существом неопределенного возраста и пола, а я сам — мрачным дядькой, которому пора уже всерьез задумываться о пенсии. В мои-то тридцать!
Чутье подсказывало, однако, что пенсия — это не для меня. В той пестрой и хищной жизни, в которую я с головой окунулся (вернее, меня окунули) до пенсии надо еще дотянуть. Избежать пули в затылок, обширного инфаркта, Мраморного зала… Сумею ли я пройти по невидимой ниточке над жадной, дымящейся мутными клубами пропастью? По тоненькой, до предела натянутой ниточке… струнке… Струне.
На Площади Революции вагон заметно уполовинился, образовались свободные места, чем грех было не воспользоваться. Пускай я и не то болезненное создание, каким видит меня темное стекло дверей, но все же умотался сегодня до предела. Весь день на ногах, в бегах… а еще эта в высшей степени странная командировка в колонию… или, официально, «Учебно-воспитательный приют «Струны», в просторечии — «упс». Лена, правда, таких слов не любит, но частенько, забываясь, сама же и говорит. «Упс…» — выдохну я с облегчением, вернувшись через неделю из поездки.
