Игумнову было спокойнее, чем другим начальникам розыска: его начальник — Картузов — начинал службу шофером на машине Скубилина, взаимоотношения личного шофера и хозяина они сохраняли. Выступить против Игумнова было все равно, что напасть на Картузова, а следовательно, и на генерала, начальника управления. Всякие комиссии и инспекции находились в щекотливом положении.
«Дамская сумочка», «паспорт», «чемодан», «чемодан», «чемодан»…
Плата за очередное звание, за выходные, за то, что тебя публично не оскорбят, не выставят дураком в офицерском собрании.
Поставленные на учет только на одном его родном вокзале, висяки эти завалили бы раскрываемость всей Московской дороги.
Позвонила жена.
— Домой не собираешься?
Голос глуховатый. Их разговоры по телефону всегда сухи и коротки, как рапорт.
— Теперь уже до утра.
— Ну, ладно. Завтра мы собираемся у Элки. Девичник. Можешь за мной заехать.
— Завтра у нас традиционный сбор в школе.
— Очень жаль.
— Мне тоже.
В конце проклятое «пока».
Он так и не пробился в ее жизнь. Как, впрочем, и она в его. Детей у них не было, каждый продолжал жить по инерции — как жил до брака.
Игумнов перебрал бумаги. В последнее время за черными архивами начальников розыска охотились, и было все рискованнее доверять свою судьбу тайнику.
Наступил момент, когда укрытые заявления стали попросту уничтожать. У воров изымали краденые вещи, преступники называли даты и обстоятельства краж — все было глухо.
Игумнов оставался в числе немногих, кто продолжал рисковать.
Наконец он нашел, что искал.
Женщины действительно прилетели в Москву 28 мая и 6 июня. Обе намеревались ехать с первым утренним электропоездом и, скорее всего, направились к платформе. С тех пор их никто больше не видел.
— Автоматчик этот еще нужен тебе? — позвонил дежурный Лосев — в прошлой своей гражданской жизни егерь закрытого Завидовского охотохозяйства. Его так и звали между собой — Егерь. — За ним сейчас приедут.
— Иду!
— Да! Тут тебя спрашивали! — вспомнил еще Егерь. — Из какого-то райотдела…
— Из какого? — Игумнов насторожился.
— Они перезвонят. Я не расслышал: связь очень плохая…
2
Он был пьян, Никола. Бывший вор в законе. Бывший пахан, бывшая сука. А ныне вновь испеченный работяга, малоизвестный даже в родном своем Подмосковье по причине свыше двухдесятилетней отлучки.
Светило солнце. В углу поля, разгоряченные после стакана, носились молодые. Орали дурными голосами:
— Вот он я!
— Пасуй! Открылся!
Никола не имел к ним отношения. Сидел себе на травке за футбольными воротами.
