— Ух ты, Макацария! — Тошка швырнул в драного воробья косточкой от персика.
— Здорово, олан! Какой ты желтый и кислый! С тобой чай можно пить, вместо лимона.
— Бобоська!
— Мне боцман сказал: малярия Тошку взяла. Крепко взяла.
— Да. Четыре дня провалялся. Мама тоже все твердит: пожелтел, пожелтел…
— Ничего, пройдет. Меня иногда знаешь как треплет. Но от этого не умирают.
— Как твои дела, Бобоська?
Тот сразу помрачнел, нахмурился.
— Теперь уже совсем плохо. Хуже не бывает. Хуже… — Он махнул рукой и рассказал о том, как какой-то гундосый тип отнял у него на пустыре кожаное пальто.
— Что ж теперь будет, Бобоська? — Тошка испуганно смотрел на друга. Тот молчал, подперев подбородок крепко сжатыми кулаками. — Может, в милицию заявить, а?
— В милицию Скорпион хотел заявить. На меня. Он говорит: «Откуда известно, что его ограбили? Даже ни одного синяка нет. Что, он так и отдал пальто, которое шесть тысяч стоит? Скорее всего он сам украл его».
— Так сказал этот Скорпион? — возмутился Тошка.
— Так и сказал. Тетка едва уговорила его не заявлять в милицию. Теперь платить надо за пальто, я ведь в книге за него расписался.
— Шесть тысяч!
— Шесть тысяч. Отрабатывать придется, откуда мы такие деньги возьмем. Теперь я у Скорпиона как купленный, никуда не денусь. Года два придется ишачить.
В этот же вечер Тошка, надев ботфорты, пошел на волнорез. Размахнувшись, он швырнул далеко в море бутылку изпод ямайского рома.
Тошка написал капитану Штормштилю подробное письмо обо всем, что произошло с Бобоськой. Это же не шутка — человек попал, можно сказать, в рабство только из-за того, что неизвестный бандюга отнял у него какое-то дрянное кожаное пальто.
И тетка хороша, испугалась угроз Скорпиона. Пусть бы заявлял в милицию, там, небось, разобрались бы…
Тошка присмотрелся к подернутой лунными бликами воде. Бутылка ныряла в волнах, течение уносило ее в открытое море. Он следил за ней до боли в глазах. Бутылка кивала ему сургучной головкой, словно прощалась навсегда. Наконец она исчезла в ночной темноте. В Тошкино сердце закралось сомнение: куда ее понесло? Ведь там, впереди, сотни миль открытой воды. Кто найдет ее в бескрайнем море? Зачем было бросать? Бесполезное это дело. Поднимется ветер, утащит бутылку за ночь на много километров и разобьет о скалы где-нибудь за Нижним Мысом, Или в лучшем случае будет она бродить годами по морю, как бутылки Джона Франклина.
«Но ведь не зря же в письме было указано: бросить с волнореза, вправо, подальше… — Тошка задумался. Глянул на ботфорты, потрогал руками голенища. — Да, дело становится серьезным… Получу ли я еще хоть один ответ от того, кто пишет мне письма и подписывается «капитан Штормштиль»? И придет ли когда-нибудь разгадка этой невероятной истории? Ведь рассказать — никто не поверит, смеяться будут…»
