Глухонемой поднял голову, словно услышал Бобоськины слова. Лицо у него было красное и мятое. На голых до локтя руках синела татуировка: кресты на могилах, похожий на байдарку гроб с сидящей в нем женщиной, ползущая по кинжалу змея. И еще сердце, пылающее огнем за толстой тюремной решеткой. Из сердца вырывались языки пламени и, по правде сказать, оно больше смахивало на редиску с пучком ботвы.
Глухонемой посмотрел на Бобоську исподлобья, что-то угрожающе промычал и, пошатываясь, спустился с веранды. Он шел боком, словно краб.
— Отчего он глухонемой? — спросил Тошка.
— Скорпион говорит — от контузии. Под бомбежку попал в Керчи.
— Страхолютый он какой-то.
— Живоглот, — подтвердил Бобоська.
К столику подошел усатый официант в пестрой от пятен полотняной куртке.
— Что будем кушать, что будем пить? — осведомился он грустным басом.
— Дай нам, Сандро, два пенерли и бутылку «изабеллы», — с независимым видом ответил Бобоська. — И еще сыру.
— Пожалуйста, молодой человек!..
Официант вытер клеенку рукавом своей куртки, поставил на стол два граненых стакана, солонку и тарелку с нарезанным лавашом. Потом он ушел, покручивая торчащие в стороны усы.
— Ты заказал вино? — шепотом спросил Тошка.
— Ага, «изабеллу». Она сладкая.
— А если увидят
— Кто увидит?
— Ну, директор школы.
— Директор школы тебя еще не знает. Он только чиркнул на бумажке: «Принять Тополькова с первого сентября в седьмой класс». А какой из себя этот Топольков, твой директор и понятия не имеет.
— А вдруг соседи или папины знакомые? Вино ведь.
— Да ладно тебе! Заладил: увидят, увидят. Оно слабое совсем, как пиво. И потом ты ведь со мной, не один,
Тошка глянул на друга. Тот сидел, положив локти на спинку стула, зажав в уголке рта дымящуюся папиросу.
Бобоська казался совсем взрослым в своей накинутой на плечи кожаной тужурке и брюках-клеш.
Снова появился официант, принес шипящие пенерли, тарелку с сыром и темную запотевшую бутылку.
— Самый горячий и самый холодный, — сказал он, ставя все на стол. — Тридцать шесть рублей. Кушайте на
на здоровье.
«Тридцать шесть! — ужаснулся Т ошка. — А где мы возьмем такие деньги?»
Но Бобоська уже протягивал официанту червонцы. Тот спрятал их в большой потертый бумажник и, шевеля усами, направился на другой конец веранды.
Вино было терпковато-сладкое и очень холодное. Оно вязало рот ударяло в голову крепким виноградным духом. Тошка отпил немного и поставил стакан на клеенку.
— Ну, как там они? — спросил Бобоська, разрезая пенерли. — Ты не забыл подарить пудру?
