— Мне бы взять где-нибудь кредитик миллиардов в десять, — вздохнул, провожая Берендеева (то есть оказывая ему неслыханный почет) до железной двери, сахарный издатель. — На любых условиях. Тогда бы развернулся. Книжки бы летели как пули. Или… не летели, — добавил задумчиво. — На хрен мне с десятью-то миллиардами — книжки? Главное, чтобы… в голову не летели!
Берендеев подумал, что молодой человек, делясь с ним наболевшим, принимает его за кого-то другого. Или просто говорит вслух, принимая Берендеева за ничто, за воздух.
— Я бы приткнул их куда-нибудь на хорошие проценты, и все дела, — продолжил молодой человек, пытливо вглядываясь в лицо Берендеева уже отнюдь не бегающими глазами (крупные суммы, видимо, их тормозили, как магнит). -Что-нибудь услышишь — дай знать. Думаю, мы с тобой договоримся.
«Наверное, он издевается надо мной», — подумал Берендеев.
— Буду иметь в виду, — прикрыл за собой выкрашенную в аспидно-черный цвет бронированную дверь.
Перед самым входом в метро он зачем-то задрал голову вверх. Взгляд наткнулся на одиноко трепещущее на металлической мачте на невообразимой высоте объявление. Отрывные талончики с телефоном Штучного доктора топорщились на ветру, и казалось, что к металлической мачте прибита за крыло птица.
Сиренево-белое птичье крыло увиделось Берендееву и на станции метро, когда поезд выкатился из туннеля, начал тормозить среди выложенных кафелем стен и матовых светильников. Писатель-фантаст Руслан Берендеев почувствовал, как крылатая рука поезда протаскивает его как иглу сквозь землю в сиренево-белые небесные пределы, где вместо облаков трепещут номера телефонов Штучного доктора, а сама земля — город Москва — предстает ничтожной, как горсть рассыпанных белых зерен, а может… грибов, так что даже непонятно, что ищет среди данного ничтожества Штучный доктор.
Необъяснимое чувство высоты не оставляло Берендеева и в относительно свободном вагоне метро. В кармане у него лежали две толстые пачки купюр в банковской упаковке, и он испытывал спокойствие, умиротворение и душевный комфорт, то есть всю ту гамму чувств, которую прежде испытывал только после достаточно долгой и, как ему представлялось, достаточно успешной работы над очередным литературным произведением. Эта работа была смыслом его жизни. Она входила составной частью в биологический ритм существования писателя-фантаста Руслана Берендеева. Написанные от руки или напечатанные на машинке страницы рукописи сообщали ему, Берендееву, чувство исполненного долга.
