Он опустил руку в карман, извлек сто долларов.
— Это тебе. Ты права, что-то я расслабился в последнее время. Попробую исправиться.
Берендеев загадал: если она возьмет бумажку — все будет хорошо. Мосты еще не окончательно сожжены. Точнее, они уже горят, но пока еще не рухнули в пропасть. Он почувствовал, как клонится вниз его рука. Это было невероятно, но бумажка на ладони вдруг сделалась неподъемно тяжелой, как будто невидимая пуповина соединяла ее с центром земли — с той самой точкой, в которой сходится вся тяжесть мира. Берендеев вспомнил про знаменитый былинный «узелок Святогора». Дурная какая-то промелькнула мыслишка, что он сейчас предлагает Дарье… весь мир, она же намерена предпочесть миру… всего лишь тень истинной тяжести, пустоту. «Возьми! Умоляю тебя, возьми! Я загадал!» — немо вопил Берендеев, чуть ли не насильно впихивая Дарье в руку вдруг странно облегчившуюся, обнаружившую сходство с как бы отдельно существующим (птичьим, насекомьим?) крылышком бумажку, как бы рвущуюся прочь от Дарьиной руки купюру.
«Боже мой, — подумал Берендеев, — почему истина всегда тяжела, как земля, а обман легок, как воздух?»
— Поздно, — отвела его руку с трепещущей в сумеречном воздухе бумажкой, как шлагбаум на пути (куда?), Дарья. — Сто долларов это… тьфу, Берендеев, оставь себе на пиво. Мне теперь… — чуть слышно, как будто не мужу, а себе сказала Дарья, — ничего не надо.
— Вот как? — Берендеев спрятал бумажку в карман.
— Я хочу, чтобы у тебя тоже были хоть какие-то деньги, — взяла его под руку Дарья. — Чтобы ты чувствовал себя мужчиной, чтобы, если тебе что-то вдруг понравится, взял бы и купил.
Со стороны они, должно быть, напоминали чуть было не повздоривших представителей новой семейной формации — уже не столько мужа и жену, сколько партнеров по мелкому бизнесу.
Берендеев уже не помнил, когда именно — через месяц, а может, через полтора после того, как Дарья вышла на работу, он позвонил по номеру, указанному в объявлении: «Приди, и я излечу тебя от твоей болезни, потому что только я знаю, что это за болезнь, и только я смогу тебя излечить. Штучный доктор».
— Говорите, — раздался в трубке мелодичный девичий голос, а потом специфический щелчок.
Берендеев понял, что имеет дело с автоответчиком. Он чуть не разбил телефонную трубку об угол стола, услышав издевательское «говорите». Оказывается, он должен был говорить, а не слушать. Берендеев ни к селу ни к городу припомнил недавно читанные мемуары о тридцать седьмом годе, когда всех подряд сажали. Тогда следователи тоже не вполне представляли, в чем виновны арестованные, а потому иногда разрешали им самим выдумать себе вину: «Говорите».
