Я взял исписанный мною желтый листочек-наклейку, прицепил его к своей двери и сбежал по лестнице в подвал. Я успел закрыть двери до того, как процессия приковыляла к подъезду. Приоткрыв дверь, я прислушался к гулким голосам.
Женщина плакала, мужчина бормотал.
Полицейские говорили спокойно, на официальном языке, подчеркивая, что, к счастью, никто не пострадал, и на первый раз нарушитель домашнего покоя получит самое большее штраф. Я услышал, как мужчина постарался вырваться, он выкрикивал мое имя и барабанил в мою дверь. Где-то наверху хлопали двери.
Я дождался тишины в подъезде.
Поднявшись к себе наверх, я поднял с пола сорванный листок и вошел внутрь.
Чтобы не слышать голосов с верхнего этажа, я включил радио, нашел канал классической музыки, Голоса пробивались сквозь звуки смычковых и духовых инструментов. Выключив радио, я сосредоточился на спектакле, который превратился в радиопьесу. Главный герой совершенно не мог сдержаться, хотя как режиссер я считаю, что ярость надо дозировать, а чувства доводить до готовности. Не столь долго, как сыр, но почти. Такой пожар чувств и безликое проявление ярости говорят лишь о неуверенности главного героя в своих репликах.
Полицейские считали так же. Один из них прокричал длинную фразу так громко и ясно, что после этого наступила тишина.
Пауза великолепно подчеркнула ритм радиоспектакля.
Одновременно главному герою дали время успокоиться. Однако он не сделал выводов, а продолжил скандал. До меня долетали отдельные слова.
Мерзавец… Курильщик… Паскудство… Вы невинного человека… Это дерьмо… Там… Тут…
Главный герой повторялся. Так и не осознал значения выдержки.
Наконец он затих.
Или его заставили замолчать.
Радиоспектакль прервался.
Я знал, что скоро он продолжится в моей квартире.
Буду я убирать! Листья сгребать во дворе. Лопаты в другое место переставлять. Из прихожей старый ковер вытаскивать. И пепельницу оставлю на подоконнике. А если будут приставать, черпну из печки золы и насыплю им на крыльцо.
Сын приходил с женой, высказал свое мнение о том, в каком виде дом перед смотринами должен быть. Словно здесь дворец продается.
У всех свои мнения.
У Марты тоже было свое. С этим мнением она прожила семьдесят четыре года. Она так считала, что, если мужика оставлять в покое на три часа в день, он всегда будет в боевой готовности. Хорошее мнение, и не надо посреди жизни его менять.
Не понимаю, почему должно быть так много мнений. Я тоже могу их напридумывать и пойти высказать сыну и его жене, да что толку. У меня есть два мнения. Одно я высказал Марте, другое – Рейно.
