На этот раз меня допрашивал все в том же помещении все тот же человек в темной рясе.
Он сидел за широким столом все в том же кресле с высокой жесткой спинкой. Я стояла перед ним. Это нервировало меня и увеличивало мою растерянность.
– Итак, – начал он, – В прошлый раз вы показали, что вам ничего не было известно о нашем правосудии? Так ли это?
– Да, – я сжала губы. Больше всего мне хотелось молчать, а раз уж это невозможно, буду говорить как можно меньше.
– Вы будете утверждать, что вам вообще мало что известно об Испании?
– Да, пожалуй, так.
– Почему же вы решили приехать сюда? Я почувствовала, что ладони мои вспотели.
– Об Испании мне рассказывали. Моя мачеха…
– А Санчо Пико не рассказывал вам об Испании?
– Да, и он…
– Какие отношения связывали вас? Да, отпираться, лгать не имело смысла.
– Близкие, – голос мой дрожал.
– Он рассказывал вам об Испании?
– Да. И мачеха.
– Поэтому вы решили приехать сюда?
– Именно поэтому.
Я все еще не понимала, чего же добиваются от меня. Но следующий вопрос раскрыл мне глаза.
– Санчо Пико много рассказывал вам об Испании?
– Да. Пожалуй.
– Он не говорил о нашей стране ничего дурного?
– Только хорошее. Он мечтал вернуться на родину. Если бы он говорил дурное, мы бы не решились поехать сюда с детьми.
– Ваша сестра находилась в любовной связи с господином Этторе Биокка?
– Нет! Насколько мне известно, нет. – А вы сами?
– Нет…
«В сущности, я говорю правду, – убеждала я себя. – Ведь наши совместные забавы вчетвером никак нельзя назвать „любовной связью“».
– Санчо Пико говорил с вами об испанском правосудии?
– Нет. Не помню.
– О святейшей инквизиции?
– Не помню.
– Не помните или не говорил?
– Пожалуй, не помню.
– В своих беседах с вами Санчо Пико хулил имя Божие?
Так! Значит, это все из-за него, из-за Санчо!
– Нет.
– Нет или не помните?
– Нет!
– Осуждал святейшую инквизицию, монахов и священников?
– Нет!
– Как вы полагаете, кто повинен в смерти вашей сестры?
– Не знаю. Если бы я знала…
– Вы полагаете, незадолго до своей гибели ваша сестра вела достойную нравственную жизнь?
– Она не совершила ничего дурного.
Он снова подает знак. Меня выводят. Допрос окончен.
В камере я начинаю размышлять. Все прояснилось. Правда, ясность эта очень уж нерадостная. Они хотят осудить Санчо! Кажется, они хотят обвинить его в смерти Коринны. Бедная Коринна! Во всяком случае, я, кажется, поняла, почему она погибла. Бедный Санчо! Как мог он быть таким недальновидным?! А я? Как могла я не понять, что в Испании он может подвергнуться преследованиям? Мне ведь достаточно известны его вольнодумные убеждения…
