Высокая пышная прическа Шарлотты, наполовину сооруженная, как было принято тогда, из накладных фальшивых волос, почти доставала до потолка кареты. Лицо молодой женщины казалось белым как снег, а серые глаза холодновато поблескивали в полумраке равномерно покачивающегося экипажа.
Устав смотреть в окно, Элиана откинулась на мягкое кожаное сиденье и получше закуталась в теплый мех. Складки ее платья, рассыпаясь, спадали волнами до самого пола, мантилья облекала стан, не скрывая его стройности и изящества, а глаза сияли, словно драгоценные черные жемчужины, соперничая с другими – белыми, теми, что сверкали меж полуоткрытых чувственных губ.
Она молчала, не решаясь заговорить о том, что ее волновало, и Шарлотта пришла на помощь.
– Ты уже дала отцу ответ относительно предложения Этьена де Талуэ?
Элиана чуть заметно повела плечом, Этьен де Талуэ был богатым и знатным молодым человеком, который ухаживал за нею еще с того времени, как ей впервые позволили надеть бальное платье.
– Ты же знаешь, мне нравится другой, – сказала она.
Шарлотта слабо улыбнулась. В этот момент ее сдержанность граничила с плохо скрываемой неприязнью. Она была хорошо знакома с Максимилианом Монлозье де Месмей, приятелем своего мужа, человеком, которому Элиана собиралась подарить свою любовь.
– По-моему, он холодный, расчетливый человек, из тех, что думают исключительно о своей карьере.
Элиана удивленно взглянула на сестру: Шарлотта еще ни о ком не отзывалась столь прямо и резко.
Девушка вспомнила свою первую встречу с этим мужчиной, вспомнила, как, увидев его, вмиг, не успев ничего осознать, утонула в его взгляде.
Его глаза, его прекрасные синевато-серые глаза почему-то вызывали в ее памяти картину лесного озера с тихо мерцающими зеркальными водами, спокойными – до того момента, пока их не всколыхнешь, ибо тогда открывается их неведомая, манящая, волнующая глубина.
А когда их наконец представили друг другу, радостная, чуть удивленная улыбка человека, неожиданно встретившего свою судьбу, осветила его на редкость привлекательное благородное лицо с волевым подбородком и высоким белым лбом, над которым вились густые светло-каштановые волосы.
Было начало весны, и в открытые окна бального зала врывался прохладный, пьянящий свежестью воздух, и светлые занавеси трепетали как паруса. На фоне темного берега Сены сверкали миллионы огней, а ниже – их отражение в тускло светящейся, словно расплавленный свинец, воде. Небо еще не потемнело; оно было нежно-голубым, много светлее воды, и по нему скользили тонкие, точно сотканные из золотой паутины облачка, и на мгновение этот высокий, с кремовыми, украшенными лепкой стенами зал показался ей волшебным кораблем, медленно плывущим в чудесную бесконечность.
