Однако, логика самого повествования во многом опровергает предвзятые воззрения автора. В романе убедительно показано, как молодая работница Трудель Бауман, честная, прямая женщина, отойдя от «группы сопротивления», тяготится своей бездеятельностью и испытывает укоры совести («Что сделали мы, чтобы будущее стало лучше? Ничего! Хуже чем ничего, мы отступились от правого дела…»). И пусть мастер Отто Квангель на первых этапах знакомства с ним читателя сам не имеет ничего общего с «политикой» — все же существенно, что первая мысль об активной борьбе зарождается у него тогда, когда он узнает из беседы с Трудель о существовании нелегальной группы. Таким образом, индивидуальные усилия Квангеля все-таки оказываются косвенно связанными с организованной антифашистской борьбой. И, с другой стороны, читатель не может не сделать вывода, который отчасти подсказывает и автор: провал Квангеля, трагическая неудача его усилий не в малой степени обусловлена тем, что он работал вне коллектива, в полном отрыве от масс, тем, что ему пришлось бороться и погибать «в одиночку»…
Имела ли смысл борьба Квангеля? Это — самый основной, самый насущный вопрос, на который Фаллада хочет ответить своим повествованием.
Полна глубокого драматизма сцена, когда арестованный Квангель попадает в кабинет полицейского комиссара Эшериха. Комиссар в течение двух лет отмечал флажками на карте Берлина дома, где находили открытки Квангеля. Растерянный и потрясенный, стоит Квангель перед картой, густо усеянной флажками. Значит, почти все его открытки попали в руки гестапо! Значит, его старания, самопожертвование, риск — все это было понапрасну?..
Но Фаллада ни в коем случае не хочет сделать такой вывод. Напротив — он написал свой роман именно для того, чтобы доказать обратное. Еще за два года до выхода романа Фаллада опубликовал большую статью в журнале «Ауфбау», где описал материалы, найденные им в архиве гестапо, и раскрыл перед читателем замысел своего будущего произведения. И он закончил свою статью так:
«Оба они, Отто и Анна Квангель, завершили свой жизненный путь. Их протест не был услышан. Казалось бы, они напрасно принесли свои жизни в жертву борьбе, которая была бесплодной. А может быть, и не совсем бесплодной? А может быть, и не совсем напрасно?
Я, автор будущего романа, надеюсь, что их борьба, их страдания, их смерть не были напрасны».
Разумеется, страдания и борьба Квангеля — как и сотен тысяч других антифашистов Германии и других стран — не были напрасны. Последовательная освободительная борьба — пусть даже она не дает немедленных результатов — всегда содействует подрыву господства угнетателей.
