Теперь я знаю о нуль-т все. Почти все. Использование однокамерного нуль-т бесперспективно. Если невозможно попасть в свой мир, то зачем вообще дергаться. Интересно, конечно, посмотреть, что делается в соседних. Но невозможно даже дважды заглянуть в один и тот же мир, если не поставить там нуль-т маяк. А маяк превращает однокамерный вариант в частный случай двухкамерного. Вот уж действительно — нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Нужно поговорить с Анной. Что я ей скажу? Клялся и божился, что нужна лаборатория в дальнем космосе. Добился. Она протащила мои заказы через синод. Теперь давать задний ход? Ой, что будет…
Набираю код на коммуникаторе.
— Анна, я пернатый крокодил.
— ???
— Ростом с кашалота, мозги идиота.
— Все целы? Раненые, пострадавшие есть?
— Нет, все нормально.
— А разрушения?
— Тоже нет.
— Тогда продолжай.
— Лягушачий переросток, бронтозавр безмозглый.
— Подожди, я запись включу.
— Губошлеп длиннохвостый, трепло чешуйчатое.
— Ладно, я уже подготовлена, выкладывай, что натворил.
— Лаборатория в дальнем космосе не нужна. На антимир случайно наткнуться в принципе невозможно.
— Ничего не говори. Лечу к тебе.
Анна меряет шагами комнату.
— Ты понимаешь, что это теперь не экономический, а политический вопрос. Стабилисты выбрали именно твой проект, чтобы дать нам бой. Мы его выиграли. Синод расколот, но большинство нейтралов сейчас примкнуло к прогрессивистам. И вдруг ты объявляешь, что проект не нужен. Мы теряем авторитет, теряем голоса нейтралов. Одни решат, что мы отступили под натиском стабилистов, другие — что мы безответственные прожектеры. Так что строй свою лабораторию, а там хоть грибы выращивай. Понял, чешуйчатый? Да не огорчайся ты так. Как ребенок, честное слово. Хочешь, я тебя в носик поцелую?
Вытирает мне нос рукавом и чмокает. Сразу вспоминаю Лиру.
— Вот это другое дело. А что делать с твоей лабораторией, мы потом придумаем.
— Я уже придумал. Будем собирать не лабораторию, а три звездолета. Для расширения границ обитаемого космоса.
Левый глаз заплыл синяком и не открывался. В висках пульсировала боль. Свинцовый шар позади глаз стал еще больше и тяжелее. На столе потрескивал фитилем самодельный светильник. Рядом ворочался Скар.
Играй, музыкант…
— Скар, я думала, ты хороший, — сказала она ровным, спокойным голосом, — а ты дерьмо. Я могла убить тебя ночью. Я всех вас могла убить ночью, а я тебя слушалась. Я делала все, что ты скажешь. Я отдала тебе чешуйку, я даже не сопротивлялась, когда ты меня связывал. Ты трус. Ты испугался, что не справишься со мной, ты с трудом открыл замок, который я сорвала за две секунды. Поэтому ты связал меня, взял меня связанную, не оставил мне ни одного шанса. Ты жадное, трусливое дерьмо, Скар.
