Но как ни странно, в этих настойчиво повторяющихся картинах нет ни одного знакомого мужского лица. Удивительные голубые глаза не смеют нарушить строгое течение моих мыслей здесь, в классе. Проникновенный голос, звучащий с церковной кафедры, не вторгается в мою душу, когда я с детьми. Страстные споры с Юджином не долетают из прошлого до этой комнаты. В сборном домике мой разум – святая святых, он всегда целиком и полностью отдан работе, и только ей. Перед моим внутренним взором неотступно стоит приготовительный класс, где ничто не нарушает естественного течения жизни: класс-питомник, где дети подрастают, наливаются соком и расцветают, где покончено со словом «нельзя» и со звонком и где душительница Вина больше не властна надо мной. В этом классе шумно и весело, его дверь всегда приветливо распахнута. Дети танцуют, когда вздумается, как листья на ветру, а когда вздумается, читают или пишут.
Но шалунам уже не лежится, они садятся и смотрят на меня. Просыпаются еще несколько малышей. Кто-то встает. И все выжидательно смотрят на меня: скажу я «нельзя!» или нет. Мне становится стыдно, и я молча закрываю лицо руками. Молча закрываю лицо.
Через некоторое время дети берут власть в свои руки. Двое дерутся, двое обнимаются, кто-то рисует, кто-то идет к песочнице, многие убегают во двор. Энергия бьет ключом! Почему я не могу ее использовать? Почему я должна ее подавлять? О, если бы у меня хватило отваги, я бы изменила здесь все от начала до конца!
Но каким образом? Как это сделать? У меня появляется знакомое ощущение, что ответ вот-вот найдется. Где-то здесь, рядом. Мне ничего не нужно, только вожжи-паутинки. «Мне нужен только порыв вдохновения».
Тем не менее у каждого новорожденного должны быть отец и мать. Увы, мне не дано слить разбитую на уроки жизнь приготовительного класса с полнокровной жизнью за его стенами. Я намеренно устраиваю перекличку мужчин, которые вносят некоторое разнообразие в мое холодное сегодня. Поль Веркоу – воплощенное «дайте», хотя в чем-то мы с ним похожи. Директор – воплощенное «возьмите», притом что он совершенно не способен меня понять. Его преподобие, без памяти влюбленный в бога. И Юджин... откуда берутся силы у темнокрылой памяти, чтобы пролетать такое расстояние на протяжении всех этих лет? Есть еще, конечно, тень инспектора...
Я вздыхаю и сажаю на колени малыша. Но мне этого мало, мне хочется, чтобы пошел дождь или выглянуло солнце: вдохновение озаряет двоих, а я одна.
