Ломовцев и Изотов обернулись к самолету. Наташа стояла на крыле, подставив разгоряченное лицо ветру. Внизу ее терпеливо ожидали оружейник Котов, механик Данилыч и моторист Цыбуленко.
Изотов обернулся к Дворникову.
— Вот ведь дело какое, любят ее, как сестру родную.
— Уважают, — деловито поддержал его комполка, — славная девчина. К ордену ее представить и в звании надо бы повысить. Так ведь, Владимир Иванович? Да и Дворников в старших сержантах засиделся… Ну ладно, сынки, в путь! С доброй вестью едем!
Эмка скрылась за курганом. Ребята помогли Наташе сойти с крыла, наперебой стали расспрашивать, что да как.
Беднов тут же цыкнул на них.
— Ну чего пристали? Не видите, устал человек. Марш за тягачом, живо! Понимать должны — самолет на полосе!
* * *
Ребята нехотя отправились в БАО — батальон аэродромного обслуживания.
— Ты отдохни, Наташенька, — ласково сказал Данилыч, — а я тут пока по делу кое-что…
Наташа повалилась в горьковато-пряную траву, подложив под голову парашют, и, не мигая, стала глядеть в высокое сизое небо. По усталому телу разлилась такая истома, что, казалось, вовек не подняться. Стучало в висках. Где-то рядом в траве отчаянно стрекотал кузнечик. Наташа, прикрыв глаза, счастливо улыбнулась: жизнь…
Данилыч обошел самолет, осторожно, словно боясь причинить боль, ощупывал заскорузлыми пальцами рваные раны на фюзеляже и стабилизаторе. С удивлением и даже опаской покосился на срезанный киль, вдребезги разбитое левое крыло. Вздохнул и сказал, как говорят другу в беде:
— Вот и отлетался ты, «илюха», но свое дело сделал. Не горюй, брат. Война…
Он не заметил, как скупая слеза скатилась по щеке, упав на комбинезон, где, казалось, от масла и пота ей уже не было места.
— Наташа, — обратился Данилыч к Беликовой, — как же вы изловчились дотянуть, уж тут и летать вроде бы нечему?
— А талисман помнишь? Наш алый талисман? Вот он, Данилыч, и помог.
Беликова вытащила из нагрудного кармана алую пластинку со звездочкой, прислонила ее к щеке.
— Да ну? — удивленно протянул Беднов.
— Еще как! — серьезно заверила Наташа. — Да ты сам прикинь, Данилыч: если, скажем, вера в бога — это религия. А вера в победу? Совсем другое дело!
— Вроде так, — согласился Беднов. И вдруг, вспомнив о чем-то чрезвычайно важном, сокрушенно развел руками: — Да что ж это я молчу, старый черт! Тут такое дело — Алимкин-то вернулся. Сегодня утром и пришел.
— Ой, правда? Данилыч, родной! Наташа крепко обняла Беднова.
— Правда, дочка, такими вещами не шутят. Письмо от твоего отца я просил — не дал. Сам, говорит, передам.
