Столь далеко Атайя еще не заходила, и настоятельница теряла терпение.
— Посмотрим, правда ли ее высочество так несносна, как говорит Катрин, — с напускной беспечностью проговорила Мария-Елена.
Сестра Эдвина спряталась за спину настоятельницы, которая глубоко вдохнула для уверенности, сняла засов и толкнула дверь.
Она не успела сделать и шагу, как в ужасе отпрянула, ахнула, закрыв ладонью рот. В комнате был полный разгром: кавардак, устроенный бесом в заточении, которому хотелось вырваться наружу.
Пол выстилал ковер из глиняных осколков. Среди битых тарелок и чашек лежала метла, брошенная здесь сестрой Катрин. В открытых окнах выл ветер, швыряя по комнате вещи принцессы, будто обломки кораблекрушения. Бумажные листы кружились над головой настоятельницы, точно осенние листья, падали на пол и взмывали вверх с новым порывом ветра. Постельное белье сбилось в кучу, из упавшего кувшина вытекло вино, образовав на каменном полу темно-красную лужу, которая загустела и напоминала кровь.
На фоне этого беспорядка узница выглядела еще ужасней.
Атайя Трелэйн, единственная дочь покойного короля Кельвина и сестра царствующего короля Дарэка, стояла около распахнутого окна, словно пыталась задержать ветер усилием воли. Она приняла вызывающую позу: ноги широко расставлены, голова закинута вверх, руки сложены на груди, словно прижимая драгоценный подарок на долгую память.
Несмотря на уверенность осанки, Атайя выглядела ужасающе слабой. Кожа белая, как мука, платье, которое три месяца назад сидело по фигуре, теперь болталось. Ветер подхватывал складки и злобно бил ими по рукам и лодыжкам. Туго заплетенные волосы растрепались, тонкая коса спускалась по спине, словно истертая веревка, выбившиеся локоны прилипли к лицу. Только в глазах проступала сила, но какая-то странная, неземная. Губы почти улыбались, шепча заклинание — для чего или для кого, Мария-Елена не решалась и предположить.
— Да хранят нас святые на небесах, — дрожащим голосом сказала Эдвина, вцепившись в рукав настоятельницы. — Она… сошла с ума.
Мария-Елена не знала, что возразить. Нервы Атайи расшатались, и проку от них было не больше, чем от глиняных осколков под ногами.
— Ваше высочество?
Не обращая внимания на то, что ее уединение прервали, или не осознавая этого, Атайя не откликалась. Губы продолжали двигаться в заклинании, никак не в молитве.
Настоятельница прошла к открытому окну, сторонясь принцессы, взглянула вниз и нахмурилась: обросшие сорняками камни были усыпаны щепками. Злобно сложив губы, она посмотрела на Атайю, словно ей хотелось, чтобы девушка сама выбросилась туда вместо посуды, но тут же раскаялась в своей грешной мысли.
