Монашка опустила овальное лицо, тотчас раскаявшись, и шмыгнула носом.
— Простите меня, — пробормотала она. — Мне следует проявлять больше сострадания.
Настоятельница Мария-Елена прислушалась: из коридора доносилось слабое пение, жуткая мелодия иногда прерывалась взрывами смеха. Лицо ее помрачнело.
— Мы должны сострадать любой Божьей твари, сестра Катрин, — задумчиво произнесла она. — Однако принцесса Атайя к ним не относится. — Настоятельница улыбнулась монашке в знак прощения. — Я только хочу сказать, что не нужно призывать в нашу обитель дьявола. Нам забот и от его отродья хватает.
Мария-Елена повернулась к пожилой женщине:
— Пойдем, Эдвина. Посмотрим, как поживает ее высочество.
Силясь улыбаться, сестра только недовольно поморщилась, лицо превратилась в высохший фрукт.
— А утро так хорошо начиналось, — произнесла Эдвина, чтобы никто не услышал.
— При всем уважении к вам, мать-настоятельница, — дерзнула сказать Катрин, взволнованно ломая руки, — не думаю, что будет мудро…
— Успокойся, Катрин… ты слишком возбуждена! Я видела ее всего десять дней назад. Насколько ей могло стать хуже?
В глазах Катрин мелькнуло отчаяние.
— Пожалуйста, молю вас…
После сурового взгляда настоятельницы отпали все возражения.
— Иди переоденься, сестра Катрин, — резко велела Мария-Елена. — На твоем платье пятна.
Юная монашка посмотрела на жирные разводы — след от кушанья, которым запустила в нее Атайя, — и покраснела.
— Да, госпожа, — ответила она, поклонилась и с заметным облегчением засеменила прочь.
По коридору опять зазвучало жуткое пение, настоятельница рассеянно поправила епитрахиль. В каменных стенах эхо походило на вопль призрака, совершающего утренней променад по замку.
— Возможно, сестра Катрин права, — сказала Эдвина и коснулась костлявыми пальцами руки настоятельницы; ей было страшно входить в келью Атайи без вооруженных мужчин за спиной. — Хоть король и пытался убедить нас, что чары его сестры здесь не действуют, я все же боюсь…
— Вздор, — уверенно ответила настоятельница, снова задрав подбородок. — Без своей магии Атайя Трелэйн всего лишь умалишенная. Да, она сумасбродна, но все, что она может, так это выругаться и запустить кубком, что уже не раз делала.
Мария-Елена с невозмутимой уверенностью пошла вперед, и Эдвина недовольно последовала за ней, слегка прихрамывая.
На самом деле настоятельница беспокоилась, хотя и не хотела никому показывать этого. Состояние принцессы ухудшалось с каждым днем. Она все реже осознавала, где находится, не помнила имен сестер, которые за ней ухаживают. Все чаще бессмысленно что-то лепетала, разговаривая сама с собой. Одно неправильно подобранное слово могло привести ее в ярость. Тогда Атайя била вдребезги посуду до последней тарелки. Мария-Елена понимала, что нужно что-то сделать и как можно быстрей, не только ради Атайи, но и ради спокойствия всех монашек обители Святого Джиллиана.
