— Кто уберет? — не удержался тот.
— Кто-нибудь, — сказал банкир. — Все равно им больше нечего делать, всей этой срани, недоноскам.
— Будете есть дальше? — спросил Белогорский, выждав немного.
Подопечный молчал, пережевывая пустоту. Антон откинулся назад, уперся в простыни и тут же отдернул руку: из-под банкира текло.
— Хо-хо! — слабо усмехнулся магнат. — Не нравится, гаденыш? К ногтю вас, каждого, уроды…Другого языка не понимаете…Я сколько раз говорил тебе позвать старуху?
— ЛОРа? — Антон в изнеможении обмяк.
— Не ЛОРа, кретин! Ту уборщицу, что меня якобы лечит!
Дверь отворилась, в палату вошел Коквин с тремя пакетами.
— Вашему Ферту я хвост накручу, — злорадно обратился к нему банкир. — Час прошел, а меня не перестилают. Куда ты встал? Я не вижу тебя, стань здесь.
Коквин щелкнул каблуками, пару секунд постоял навытяжку, а после бросился менять замаранные простыни. Банкира пришлось перевернуть на бок; Белогорский вжал ладони в немытую хрячью шкуру, туша завалилась и стала истошно орать на одной ноте гласные звуки один за другим.
— Что? — спросил Антон, отдуваясь и сдувая с глаз волосы.
— А-а-а-а-а! — орал банкир, тараща глазки и до предела выгибая светлые редкие брови. — Сучьи отродья, засранцы! Больно, вашу мать!!
— Не обращай внимания, — сказал еле слышно Коквин. И продолжил, бормоча вполголоса, чтоб больной не услышал: — Надо же, до чего могучая штука — жизнь! Сколько ее в нем, ты посмотри! Зауважаешь, куда денешься! Другой бы давно коней двинул, а этот нас переживет!
В шепоте Коквина Антон и вправду различил неподдельное уважение. Да, в который раз подумал он, здесь целая идеология. Черт его знает — может, и в самом деле за два дня ей не научишься, придется привыкнуть, обтереться…Антон все больше убеждался, что в «УЖАСе» не лгали — во всяком случае, в отношении к жизни, которая явно не была для сотрудников пустым звуком.
— Я вас урою! — хрипел банкир, пока двое с остервенением, из последних сил тянули из-под него простыню. — Ферт…вам…не поможет, не думайте…Я и его урою, не дам ни гроша…
Антон внезапно выдернул свой конец и попятился. Вслед за ним настала очередь Коквина, и паралитик, по инерции перекатившись обратно, вновь занял исходное положение на спине. Он часто дышал, лицо его исказилось.
— Позовите мне дуру! Быстро!.. — просипел банкир.
— Сию секунду, — выдохнул Коквин, поправил прическу и выбежал в коридор к телефону.
— Вот же телефон, сотовый! — крикнул ему, не подумав, вдогонку Антон.
