Глава первая
ВАМ ЭТО ПО ПЛЕЧУ
Ровный басовитый гул двигателей стал тише. Ракетоплан чуть заметно качнуло, дрогнули, замигали молочно-белые глаза ламп у откидных столиков. Стогов догадался: начинается снижение.
Еще час назад был Парижский аэропорт, понятная, но все-таки чужая речь, радужные сполохи световых реклам, легкие стройные женщины в разноцветных плащах-накидках и какой-то особенный запах — смесь бензинной гари, жареного миндаля и конечно же, каштанов, которые цвели в ту весну особенно буйно и трепетно.
Но все это Стогов вспомнил, осознал, увидел лишь сейчас, когда Париж уже остался далеко позади. А тогда, час назад, он не замечал ни разноголосой сутолоки международного аэропорта, ни зарева рекламных огней, ни пряного парижского воздуха. Там, в аэропорту, рядом со Стоговым стояла высокая, не по годам стройная, девически тонкая женщина с худощавым лицом в ореоле пышных золотистых волос.
Нечастыми были встречи этих двух людей. Но когда встречи все же случались, не было для Стогова и его спутницы ничего вокруг, был только их дорогой, тщательно оберегаемый от всех мир, который годами несли они в своих сердцах…
Да, всего лишь час назад Стогов стоял на парижской земле и рядом с ним была его далекая подруга, а вот теперь в иллюминаторе розовеют, пенятся светом плотные облака. Еще минута — и под крылом ракетоплана открывается золотая россыпь бесчисленных огней… Огни повсюду, кажется, что золотые искорки заполнили всю землю, сверху видно, как огни то вытягиваются в строгие цепочки, обрамляя черные ущелья улиц, то сплетаются в причудливые ожерелья вокруг просторных площадей…
— Москва! Граждане пассажиры, готовьтесь к выходу, — прозвучал в дверях голос стюардессы.
Еще несколько минут нетерпеливого ожидания, и Стогов прямо с нижней ступеньки трапа попал в крепкие объятия сына Игоря. Как любил профессор этого подвижного, коренастого юношу, не без удовольствия узнавая в нем себя, такого, каким был, увы, тридцать лет назад. Все в сыне было фамильное, стоговское: и невысокая мускулистая фигура, и массивная гордо вскинутая голова, и пышные темно-каштановые волосы, и сухощавое, чуть удлиненное книзу лицо, точно согретое и освещенное серыми глазами, которые смотрели то строго и взыскательно, то ласково и детски удивленно. Не было у сына только серебристой россыпи седины в волосах и тронутой сединой остренькой темно-каштановой бородки да глубоких борозд на выпуклом бугристом, скульптурно вылепленном лбу. И как хотелось старшему Стогову, чтобы как можно дольше сохранилось у сына это отличие.
