Сережкин огонь и мои гранаты быстро сломали правый фланг атакующих. Дикий вопль повисает над всей цепью. Наши товарищи справа, по-видимому, еще ближе подпустили фрицев и сейчас бьют в упор. Но что это? Почему немцы обходят нас и бегут прямо к берегу? Неужели там никого?
Я швыряю последнюю гранату, Сережка достреливает последний патрон.
— Все, — говорит он.
Оставаться без последнего патрона в тылу наступающих нет смысла.
— Идем!
Спускаемся вниз, плотно прижимаясь к обрыву. К нам присоединяются Смураго, Шубин и Ситников. Петрищева с ними нет. Мы не спрашиваем, где он. Одним только сердцем отмечаем гибель товарища.
Через две минуты враг сбросит нас в Волгу. Значит, не надо терять ни одной секунды.
— За мной! — говорит Смураго.
Мы бежим вниз, чтобы успеть обойти врагов и встретиться с ними, быть может, в рукопашной. Осколки гранат с визгом пролетают над нами.
— Почему Журавский и Колупаев молчат? — спрашивает Сережка.
— Потому что они, сволочи, ушли! — отвечает Смураго.
В конце оврага появляются комиссар, фельдшер и повар Костя. У всех автоматы.
— Па-чему ушли сверху? — набрасывается на нас комиссар.
— Патроны вышли, товарищ комиссар, — отвечает Смураго.
— А где остальные?
Мы видим: из землянки выползают связные.
— Остальные… вот они! — говорит Сережка.
Комиссар быстро оборачивается.
— А-а-а, так вот вы где, голубчики! — зловеще говорит он. — Расстреляю сукиных сынов! А пока марш» наверх!
Журавский с Колупаевым как-то подпрыгивают и в одну секунду взлетают на кручу. Комиссар дает мне свой автомат.
— Наверх!
За мной карабкаются Сережка с Костиным автоматом и Смураго с фельдшеровым. У Ситникова и Шубина в магазинах винтовок осталось по два-три патрона. Комиссар, Костя и фельдшер с гранатами в руках поднимаются за нами.
Все это произошло так быстро, что немцы не успели подойти вплотную к берегу. Наш огонь смял сломавшуюся цепь и пригвоздил ее к земле.
Через полчаса мы устраиваем новую и последнюю позицию.
Теперь нас от гитлеровцев отделяет полоска в тридцать-сорок метров.
Голод окончательно расслабляет нас. Даже Шубин, этот здоровый тюлень, бросает лопату.
— Не могу, братцы! Сил моих нет!
— Крепись, Илья! — подбадривает Смураго.
Но мы видим, что это он делает лишь по привычке, по железной натуре своей.
Наконец лопата переходит к нам с Сережкой. Мы часто меняемся и отдыхаем. От работы становится теплее.
И опять сон одолевает нас, сон страшный, неумолимый. И нет сил бороться с ним.
Решаем стоять по сорок минут. Двое бодрствуют, остальные спят.
