Я уже не злюсь на бессилие наших истребителей. Я верю своему старшему товарищу. И я тоже про себя повторяю: «Не может того быть, чтобы фриц победил русского».
Каждый день наших будней здесь до отказа заполнен событиями. Некоторые из этих событий нас радуют, и мы смеемся, как дети; некоторые нагоняют тревогу и боль — тогда мы молчим и с остервенением стреляем в дома, где засели немцы.
Стаи «юнкерсов» налетают на тракторный. Шапки черного дыма вздымаются над цехами завода. Зенитки стучат как-то вяло и рассеянно, устилая небо белыми и черными овчинками разрывов. Но вот за Волгой раздается мощный гул залпа реактивных минометов. Мы видим, как с шипением летят продолговатые тела мин, перегоняя в воздухе друг друга.
— Эко дело, вот не думал, чтобы виден был летящий снаряд! — удивляется Семушкин.
Сережка говорит, что даже обыкновенные мины видны, когда они летят вверх. Я с ним согласен, потому что самому приходилось наблюдать их полет.
Зенитчики на минуту прекратили огонь. И в это самое время страшный взрыв потряс воздух. Над заводом повисло облако огня и дыма. Одна из мин врезалась в самую гущу «юнкерсов» и попала в не успевший еще разгрузиться самолет.
— Ура-а! — кричим мы с Сережкой, подпрыгивая на месте.
— Ура-а! — слышится отовсюду.
— Так бы их всех… — смакует дядя Никита.
Фашистские пикировщики, рассеявшись, удирают восвояси. Мы понимаем, что попадание — только случайность, но эта случайность поднимает наше настроение.
Вечером происходит еще одно событие.
— Волга горит! — вбегая в коридор, кричит Подюков.
— Брось трепаться, — обрываю я его.
— Ей-богу, горит… Сам видел, — захлебываясь, доказывает он.
Дядя Никита, прищурив глаз, сомнительно мычит.
— Идемте, ежели не верите, — настаивает Сережка.
Мы втроем выходим на площадку подъезда. Клубы смолистого дыма поднимаются над Волгой где-то между «Октябрем» и городом.
— Эка оказия, — задумчиво цедит Семушкин.
— Вот поглядите, — указывает Чингисхан на промежуток между домами, где виднеется река, охваченная багровым разливом огня.
Мы смотрим и не верим своим глазам.
— Мать честная! — выпаливает наш старшой.
— Ну, а вы не верили, — обиженно говорит Сережка.
— Трудно поверить такому, — Семушкин почесывает затылок.
К нам подходит Журавский. Он засовывает руки в карманы и, сплюнув сквозь зубы, бросает по нашему адресу:
— Темнота! Нефть это… Баки, что стояли на берегу, разбомбили немцы.
— Сами видим, что нефть, — ворчит дядя Никита. — А ты нам не указ.
