– Разрисовывать витрины…
Поскольку данная страсть отвлекала сына от учебы, мсье Огэ-Дюпэн-старший решил положить этому конец. Будучи президентом и генеральным директором компании «Трапп», производящей нижнее белье, он не мог допустить, чтобы его единственный сын, наследующий фамильное дело, обязанный его не только сохранить, но и преумножить, выбрал бы художественную карьеру. По его указанию коробку с акварелью конфисковали, а ребенка переориентировали на игры назидательные, развивающие более важные качества, которые пригодятся позже в трикотажном производстве. Однако насилие, совершенное над призванием, навсегда оставило в душе Мориса досаду. Характер его испортился, он сделался замкнут и неразговорчив, но зато стали заметными успехи в лицее. По достижении совершеннолетия без особого на то энтузиазма он занялся семейным делом. Чуть позже женился на Адель Мерсье, вялой особе, дочери основного акционера главной конкурирующей фирмы, и два предприятия слились, к чему супруги не испытывали ни малейшего интереса.
Шесть лет спустя отец Мориса умер, и он, как и полагалось, встал во главе компании «Трапп», которая к тому времени включала в себя семь заводов с четырьмя тысячами рабочих. Его успехи в деле были столь же впечатляющими, как и несостоятельность в любви. Адель, пресная, как диетический хлеб, была ему в тягость. Замкнувшийся в себе, желчный, озлобленный, он раскрывал рот только для нравоучений. И читал он их тем чаще, чем реже супруга давала для этого повод. Как-то вечером, расхаживая перед ней по гостиной взад и вперед, дабы поумерить свой гнев, он поскользнулся на вощеном паркете и, падая, стукнулся головой об угол камина. Да так сильно, что потерял сознание. Адель испуганно вскрикнула, помогла ему подняться. Оказавшись на ногах, он оттолкнул ее от себя тыльной стороной руки. Затылок ломило, в глазах искрилось. Он понял, что будет шишка, обвинил во всем произошедшем, конечно же, супругу и уже готов был обрушиться на нее с упреками за излишне натертый пол, превращенный в результате в каток, как взгляд его упал на мрамор камина – и гнев его тотчас же утих. Раньше он не замечал в этой белой глыбе с серыми прожилками никакого безобразия, но теперь его критический взгляд скользил по гладкой поверхности камня, и внутри нарастало доселе неведомое ликование. Оно шло из глубины времен, из его детства, пробивалось сквозь толщу обыденности и мощным потоком заполняло голову. Внутреннее потрясение было столь сильным, что у него задрожали кончики пальцев. К нему вернулся вкус к полихромному камню его первых художественных опытов. Конечно же, тот рисованный мрамор был куда как лучше этого, природного! Адель, изогнувшись дугой в преддверии грозы, была весьма удивлена, увидав на просветлевшем лице супруга широкую улыбку. Тот ощупывал помятое лицо, и в его взгляде уже бушевал огонь предстоящих свершений.
