В ответ, впрочем – как всегда, она упрекнула его в пессимизме и, слегка склонив голову и вихляя бедрами, увлекла во всеобщую круговерть. По пресыщенному виду любой – кроме, конечно, собственного мужа – легко бы принял ее за профессионального ценителя старины. Со всех сторон их окружала элегантная толпа. Знатоки делали в своих каталогах какие-то пометки. Время от времени раздавались восклицания Каролин:
– Ну что за прелесть этот секретерчик! – Или еще: – Взгляни на этот чайный столик, какая душка!
– Да-да, – отзывался Жорж, – но он нам не нужен. В свою очередь, он интересовался только картинами.
Будучи инженером-электриком, он претендовал на то, чтобы прослыть знатоком живописи. В целом, он предпочитал классику, иногда – условную, вроде той, что выставлялась сегодня. Он хотел было обратить внимание Каролин на горный пейзаж в акварели, как жена вдруг, словно под влиянием некоего озарения, устремилась к небольшой группке, сгрудившейся шагах в десяти от них возле небольшого возвышения. Заинтригованный, он поспешил за нею и над плечами остальных различил красного дерева комод в стиле Людовика XVI. Подняв на мужа глаза, Каролин пролепетала:
– Ты видишь, Жорж, мой комод!
И столько радости было в ее лице, что он растрогался.
– Он прекрасно смотрится, – сказал Жорж.
– И в точности наших размеров, а какие линии, а сдержанность, просто прелесть!
– Нужно взглянуть на него поближе.
Они продрались сквозь зевак и уткнулись в мужчину и женщину, приклеившихся к мебели так, словно она была последним рубежом обороны. Поскольку люди совсем не двигались, Жоржу и Каролине пришлось их обойти, и комод предстал перед ними во всем своем блеске. Он покоился на четырех витых ножках с медными сабо, тремя дверцами по фасаду и столешницей из серого мрамора в тонких белых прожилках. И когда Жорж склонился, чтобы получше разглядеть деревяшки, Каролина с силой сжала его руку и прошептала:
– Смотри, смотри быстрее!
– Куда?
– Там, справа…
Он выпрямился и, проследив за взглядом Каролин, различил лица парочки, расположившейся между ними и мебелью. В груди у него похолодело. Эти двое казались со стороны каменными изваяниями, а их молчаливое созерцание, похоже, длилось уже многие часы. Внешность их странным образом контрастировала со всем остальным – казалось, в зал они проскользнули лишь затем, чтобы обогреться. Невысокая, сутулая, лет ста женщина подставляла под свет люстр курносое лицо, выступы и впадины которого обтягивала полупрозрачная кожа. Глаза ее напоминали две капли воды, дрожащие между кровянистыми веками, ртом служила собранная в узкую щелку воля. На безжизненной голове покачивалась странная черная шляпка – помесь лент, меха и перьев, плечи скелета укутывала просторная фиолетовая шаль с бахромой. Словно желая лишний раз подчеркнуть весь этот старческий маразм, бабуля носила на одном пальце очень красивое кольцо с восхитительно сверкавшими зелеными камнями. Мужчина, столь же преклонного возраста, был повыше и попрямее, суровой внешности, с хищным носом и клокастыми бровями. Морщины испещрили его лицо мельчайшими ромбиками, а у самого уголка рта сидела наподобие метки приличных размеров бородавка. На жилистых руках пиявками пошевеливались набухшие вены. С головы до пят его укрывала коричневая накидка грубой шерсти. Шляпу свою он держал в руках, и голый череп слоновой кости, обрамленный седой порослью, тускло отбрасывал блики ламп.
