— О... этого я знаю, — задерживался он на минутку возле разваленного, безжалостно развороченного муравейника, — этот пришлый. Вот он, гляньте, — напевал он своим архангелогородским говорком, который не сразу и поймешь, — как придет, так обязательно напакостит.
И я глядел на остатки муравейника и разлапистые медвежьи следы, хорошо отпечатавшиеся на грязи возле ручья.
Останавливался Саша иногда и у лосиного помета, часто встречавшегося между кочек, на которых держались прошлогодние ягоды клюквы. Лосиными шариками были усыпаны и поднявшиеся над ними темно-зеленые овальные и жесткие листья брусники, и тянущиеся вверх стебельки черники с распускающимися светло-зелеными отростками. Лесник хмыкал, что-то бормотал и потом сказал:
— Снова надо учет лосей проводить. Без снега это трудно. Своих я знаю, а эти недавно пришли из соседнего района.
— Отстреливать приходится? — поинтересовался я
— Обязательно. Плановых я уже больше сотни добыл. А куницы, лисицы и белки — не сосчитать. Главное — точный учет. Надо знать, сколько у меня лисьих нор или куницы. А тут я еще енотовидную собаку обнаружил. Думал, барсук, а у него черная полоса на морде как маска. Никто у нас раньше такого не видел.
Поутру мы разошлись в разные стороны. Саше надо было вернуться в деревню, а я пошел искать белокрылых клестов. Уходя, он сказал:
— Будете стрелять, на выстрелы Женька придет. Он сейчас вздымщиком, смолу собирает и живет в вагончике. Не больше версты отсюда. Услышит — придет выпить. Пока не нальете, не уйдет.
— Что за человек этот Женька? — поинтересовался я.
— Так... Несчастный человек. Отелепыш[2]. Работать не любит, сидел два раза. Обмануть, соврать — ничего не стоит. Тронуть — не тронет... Выпьет и уйдет.
Меня интересовали белокрылые клесты. Странные птицы, они могут гнездиться и выводить птенцов зимой — в декабре, январе, феврале. Но встречали слетков этих клестов и летом. В биологии белокрылого клеста, гнездящегося у нас на Севере и на Востоке, много еще неясного.
Войдя поглубже в лес, я присел на поваленное дерево, возле которого росли сильно и нежно пахнущие кустики багульника. На его хлыстиках, рядом с едва распустившимися длинными листочками, сидели уже сиреневые четырехлепестковые цветики. А вокруг неистовствовали рябчики. Тетеревов в этих краях почти не осталось, потравили на полях. Саша говорил, что глухарей теперь больше, чем тетеревов. И действительно, не слыхать тетеревиного бормотания. Лет десять назад оно плыло над лесом, разносилось по полянам и лугам и было самым, пожалуй, характерным признаком весны северного леса. Токующих тетеревов слышно далеко, это не глухари. Теперь же слышишь только тихий и немного грустный посвист рябчиков.
